Андрей Мансуров - Доступная женщина

Впрочем – вспомним аннотацию: нареканий не было. Значит, ей хромота «работать» не мешает. Ну, стало быть, не помешает и ему. Хотя…

Он предпочёл бы не хромую.

Догнал Наталию он уже за шелестящими полосами, перекрывавшими вход в склад.

Девушка спокойно шла к его машине, даже не оглядываясь. Ну правильно: других машин поблизости и не было!

Обогнув её, остановившуюся возле передней правой двери, он отпер замок:

– Здравствуйте, Наталья. Я – Михаил Геннадьевич. Можно просто – Михаил. Где предпочитаете ехать – спереди, или сзади? – наконец он услышал её голос, тихий и словно лишённый эмоций:

– Сзади, если можно.

Он открыл перед ней заднюю дверь:

– Прошу.

Девушка положила полупустую по виду сумку с личными вещами в дальний конец сиденья. Сама села точно посередине. Странно. Почему – посередине? Бьют их там, что ли?! Или в стены вмонтированы электроды? И почему вещей так мало? Запрещено обзаводиться собственностью? Только косметика и нижнее бельё? Или вообще – одно бельё?..

Он захлопнул дверь, забрался на своё место, завёл мотор.

Пока не выехал со стоянки, старался не отвлекаться: не то, чтобы движение на территории было уж очень интенсивным, хотя машин на полосах заметно прибавилось. Но вот подъезды-выезды могли бы быть и попроще…

На девушку он бросил взгляд в зеркальце только когда они оказались на хайвэе.

Наталия грызла ногти. Когда вдруг сообразила, что он видит её, резко отдёрнула руку от лица.

Плохо. Уже одно это говорит о неких комплексах, явно не подобающих полноправному члену Единого Общества. Что-то при её воспитании во всех этих Интернатах, похоже, упустили… Ну и чёрт с ним – это к счастью, не его проблема! Его цель – кормить, поить, и…

Использовать.

Почему же словно кошки скребут на душе?! И… Неуютно!

Нет, к такому надо привыкнуть.

Чтобы как-то прервать повисшее тягостное молчание, нарушаемое только негромкой эстрадной песней из проигрывателя, да рёвом мощного мотора, он спросил:

– Тебе и правда – двадцать два года?

На простой, вроде, вопрос она ответила не сразу. И словно бы преодолевая какую-то преграду:

– Да.

– И давно ты… здесь, в Этернотеке?

– Три года. Вы же читали мою Аннотацию.

– Читал. Но мне хотелось спросить у тебя. Самой. Или ты… Предпочитаешь больше молчать?

Впервые на её лице что-то мелькнуло с момента выезда из Этернотеки. Усмешка? Злость? Нет, судя по ответу, самоирония:

– Нет, молчать – я уже намолчалась, самой тошно. Пожалуйста, говорите со мной, если не… трудно – иначе я опять начну грызть ногти.

– А они… Пытаются отучить тебя от этой привычки?

– Да. Но пока я всё равно… Э-э, бесполезно – я с детства постоянно что-то тянула в рот. Соску сосала до двух лет – помню, как меня лупили нянечки…

– Вот это – да! Я помню про себя хоть что-то начиная только после четырёх… Когда уже проходили занятия физкультуры в Детсаду.

– В Детсаду? Вы… Вас воспитывала Мать?! – удивления в голосе не услышал бы только передний бампер. Михаил про себя усмехнулся. Вслух же ответил:

– Да. Я в этом плане нестандартный мальчик. Меня и рожали сами, и до трёх лет воспитывали дома, и ещё навещали потом, в Детсадах и Интернатах… Это не запрещается. Но сверстники-друзья смотрели… Словом, не понимали они этого… Что у человека может…

Да, по-идее, и должна быть Мать.

Наталия среагировала быстрее, чем он ожидал:

– Вас, значит, били все ваши товарищи по группе?

– Нет, что ты… – он усмехнулся. Теперь воспоминания об этих годах не жгли сердце, словно раскалённой кочергой, ещё и помешивающей угли комплексов и обид. (Вот что значит – хороший детский психоаналитик!) Но всё равно – она права. Такое тяжко забыть окончательно, – Не все. А только те, кто были сильнее.

Но после того, как я пару раз устроил им ночью «тёмную», пока воспитатели спали… Те, кто захотел остаться в живых – прекратили.

– Ух ты… А те, кто не захотел? – она, похоже, и правда, заинтересовалась. Глаза оживились, и кровь вернулась на бледное лицо, делая его ещё привлекательней, – Вы их?..

– Да. Стыдно признаться. Одного – отправили потом в реанимацию. С черепно-мозговыми травмами. Больше я его в этой группе не видел. Другого я, похоже, сделал импотентом. Правда, после этого меня били всей группой… Но я же – умный. Я успел к этому моменту снять одеяла с видеокамер! Так что меня спасли те же воспитатели.

Правда, потом перевели в другую группу и меня. Но до моих новых «друзей» уже дошли слухи – трогать не смели…

– Вау! Интересный вы оказывается человек, Михаил Геннадьевич… Похоже, хорошо знаете, чего хотите. И в средствах не стесняетесь.

– Конечно. Именно это, кстати, отлично подготовило меня… Ко «взрослой самостоятельной» жизни! – он снова косо глянул в зеркальце, на её лицо, сам не понимая, почему это он решился рассказать совершенно незнакомой девушке про себя такое.

Чего и матери-то никогда…

Может, это от того, что она сама – хромая? Как бы – изгойша? Вот чует его …па, что не всё с этим в порядке! Но поскольку она замолчала, он продолжил:

– Я целю сейчас на место моего непосредственного начальника. Но – имел глупость проявить «некоммуникабельность»… Ну, то есть, наорал там у нас на одного идиота… И вот – ты уж извини! – он смущённо скривил рот в улыбке, – мне прописали… Тебя.

– А-а, как же, знаю – «Курс адаптивного лечения оздоровительным сексом»! Вот повезло вам. Со мной. Мне таких курсов нужно бы пройти… Каждый месяц! По два раза.

Он повернулся к ней через спинку, чтобы убедиться, что она не шутит. Но лицо её не улыбалось – лишь пульсировала голубая жилка, вздувшаяся на виске, и зубы были сжаты так, что губы превратились в тоненькую складку. Хм-м…

– Так ты тоже дерёшься там, со своими?..

– Нет, что вы! У нас в Этернотеке такое невозможно. Мы же все как звери по клеткам – отделены друг от друга. Раз в день – кормёжка. Говорю же – как в зоопарке: открывают дверцу в бронированной двери, ставят миску каши, ломоть хлеба и кружку чая или киселя… Вода-то у нас в камерах есть. А вот ругаться с раздатчиком… – он подумал, что скорее уж, напоминает тюрьму. Строгого режима. Но промолчал, ожидая продолжения – её очередь «исповедаться». А нет – так и не надо. Но она решилась:

– Эх… Всякое бывало. Правда, тут я сама думаю – ну и дура же я. Раздатчик-то – ни в чём не виноват. Он просто делает свою работу. Как и все там, в Этерно… Да и я – должна делать свою. – в голосе не заметно энтузиазма. Но и отвращения к… Этому самому. «Работе».

Он почувствовал, что она точно – не совсем обычная… Доступная Женщина.

Нужно что-то сказать. Ведь не обязательно же ему в самом деле…

– Извини ещё раз, Наталья. Я… всерьёз опасаюсь, тебе то, что предстоит, может быть неприятно. – он снова глянул в зеркало ей в глаза, – Однако если ты не захочешь – ничего и не будет. Мне достаточно, если ты просто поживёшь у меня эти две недели – справку-то Этернотека мне всё равно даст. Что я, такой-то и такой, воспользовался услугами… – он говорил спокойно, чувствуя какое-то странное умиротворение.