Андрей Балабуха - Эпициклы [сборник стихов]

В океане — островок
Против устья Ориноко,
Там прибой всегда высок,
Берег — скалы да песок,
Одиноко, одиноко…

Вот бы мне попасть туда,
Где нестрижены газоны,
Где чиста ручья вода,
Где кокосы есть всегда —
Без талонов, без талонов…

Я, вестимо, не герой,
Но меня не испугает
Жить в пещере под горой
Да беседовать порой
С попугаем, с попугаем…

Каннибалы изредка
Посетят уютный остров, —
Ну так что ж, рука крепка,
Порох есть еще пока…
Все так просто, все так просто!

Да что я! Конечно, всяк
Навострил туда бы лыжи —
Хоть сидишь один, как рак,
Но зато, коль не дурак,
Можно выжить! Можно выжить!

Сын человека или Бога —
Ты обречен; бесплоден труд.
Ты проповедуешь убогим —
Они тебя и предадут.

Не превратишь изящным слогом
В родник чудесный — грязный пруд:
Пример с Иакова берут,
Фаворский свет узреть немногим…

Зато Иуда — тот в дороге,
И вскоре стражники придут,
Синедрион свершит свой суд,
Неправый столь же, сколько строгий,

И ты пойдешь, сбивая ноги,
Твой крест — нести тебе дадут…
…И одного Иуды — много;
А если — множество иуд?

Они не поняли, Иуда,
Что ты иначе и не мог,
Тобою двигал не рассудок —
Повелевали долг и Бог.

Ты ненавидим ныне всюду, —
Что ж, не закроешь на замок
Рты всем, кто осознать не смог:
Вовек бы не свершилось чудо,

Когда бы свой донос Иуда
Не написал в урочный срок;
Тут не корысть и не порок —
Служенье Господу и людям…

И мы судить тебя не будем —
Наш суд от веку однобок…
…Живет в душе у каждого Иуда,
Но лишь одним водил когда-то Бог.

К подножью Папского престола
Будь я допущен хоть на миг, —
Согласно нормам протокола
К шитью святейшего постола
Губами тотчас бы приник.

С каким благоговейным пылом
Лобзал бы я туфлю его,
Склонясь смиренно и застыло…
…Когда б туфлею этой было
Твое изящное сабо.

Пузат бокал для коньяка,
Чтоб греть в руке его бока;
Алмазом врезан вензель
В бокалы для рейнвейна;
С простым стеклянным звоном
Для вин сухих порроны;
Проста для водки стопка —
Быстрее дозу хлопнуть;
Изящен, как испанка,
Фужер для вин шампанских;
Мощна для пунша чаша:
Горит — мы пьем — знай наших!
Хайболл же для коктейля
Велик, но незатейлив…
А нам не нужен кубок:
Мы просто — губы в губы!

Пусть прозаичен я не в меру,
Пускай эстетов оскорблю, —
Любовь подобна дромадеру,
Она, конечно же, верблюд.

Пустыней знойной и убогой,
Каким-нибудь солончаком,
Переставляя мерно ноги,
Идет неспешно, но легко.

Идет неделю за неделей,
Почти без пищи, без воды —
Ведь не напьешься, в самом деле,
Из бурдюка глотком бурды.

Полдневный жар, полночный холод,
Привычный мир, привычный план —
Тоска, усталость, жажда, голод,
Вьюки, погонщик, караван.

Но в изнуренном сердце азий
Вдруг открывается, как дар,
Благоухающий оазис —
Трава, журчащая вода,

В избытке финики и фиги,
Воистину — верблюжий рай,
И дромадер, забыв вериги,
В блаженстве вечном. До утра.

Свисток. Изгнание из рая.
Опять пески, слепая даль…
Оазис канул там, за краем…
А новый — будет ли? Когда?

Хоть повторяться не люблю, —
Как, впрочем, всяк нормальный автор, —
Но между множества метафор
Милее прочих мне верблюд.

Сие — не вопль арабской крови
(Ее, насколько знаю, нет);
Но с бактрианом гордым вровень
Иной не ставится предмет.

Пусть дромадер, пускай мехари,
А не бактриец — в том ли суть?
Ведь все они горбы несут,
Чтоб выжить в выжженной Сахаре.

Когда из всех возможных блюд
Один туман питает веру,
Кто может выдюжить? — Верблюд,
Ведь горб спасает дромадера.

Отнюдь не став еды рабом,
Чтоб уцелела плоть живая,
Верблюд привычно проживает
Все то, что нажито горбом.

Прекрасным служит он примером,
Хотя конечный вывод горьк:
Питает веру только вера,
Как бактриана кормит горб.

В чаще дремучей и древней
Навеки, быть может, затерян,
Стоит заколдованный терем,
Царевна в том тереме дремлет.

И тотчас подскажет вам память,
Что сон ее дивный продлится,
Покуда не явится рыцарь
И губ не коснется губами.

И разом рассеются чары,
Царевна восстанет из гроба, —
Они будут счастливы оба…
Сюжет восхитительно старый!

Да только случиться ведь может,
Что витязь отыщет царевну,
Но пленница черных и древних
Чар не поднимется с ложа.

И вечно ей плакать во сне,
Ему — не видать уже красок…
По жанру трагедия — сказка,
Завершенная жестким «не».

Детальки кладу на бумагу —
Кресало, цилиндрик кремня…
Не надобно мудрости магов,
Чтоб истину эту понять:

Рождается чудо на стыке
Двух мертвых, холодных стихий.
Мы к этому слишком привыкли,
Об этом не пишем стихи,

А надо не просто руками,
Душой надо это понять:
На стыке железа и камня
Рождается чудо огня.

Вот так же (простите невольный
Причудливой мысли извив)
На стыке блаженства и боли
Рождается чудо любви.

Непросто нам принять всерьез
Круги в кудряшках эпициклов —
В них видеть мы давно привыкли
Космогонический курьез.

Но мы легко понять сумеем,
Когда попристальней взглянуть, —
Познанья начинался путь
В геоцентризме Птолемея

Прошли века, отмерив срок…
И вот, не убоявшись терний
Каноник торуньский Коперник
Поставил Солнце в центр миров.

А не попробовать ли мне
Изведать счастья в этом деле?
И что же предложить умней
Гомоцентрической модели?

Не знаю, право, Бог иль век
Мне эту мысль внедрил в сознание:
Поставлен в центре мирозданья
Быть может только человек.