Уильям Вордсворт - Английские романтики в переводах Яна Пробштейна

Страшусь поцелуев, дева, твоих,
Не бойся моих, друг мой:
Томится мой дух в глубинах глухих,
И твой незыблем покой.

Страшусь улыбок, жестов, речей,
Не бойся моих, мой свет:
Боготворю тебя, но страстей
В сердце невинном нет.

О мир! О жизнь! О миг!
Последних я достиг
Твоих ступеней, Время. В этот час
Гляжу на свой рассвет, и рвется крик:
Угас! Угас! Угас!

И день, и ночь замрут —
Веселый рой минут
Умчался прочь. И дождь, и зной, и снег
Печальную отраду в сердце льют:
Навек! Навек! Навек!

Как слово одно захватали —
Могу им играть ли?
Как чувство одно презирали —
Тебе презирать ли?
Надежда неверью сродни,
Участье жеманно,
Яви же мне милость, взгляни —
Твоя мне желанна.

Что люди любовью зовут,
Не жди — как дыханье,
Как небо, свободно от пут
Мое обожанье.
Стремится к грядущей звезде
Так мошка — едва ли
Не дальше в своей высоте
От нашей печали.

Наша лодка заснула на тихой волне,
Паруса провисают, как мысли во сне,
Волны Серкио руль рассекает безвольный,
Доминик, наш моряк, ставит мачту и парус,
Налегает на весла, но она разоспалась,
Как на привязи зверь, неволей довольный.

Пепельное небо в догоревших звездах,
Тонкий лунный серпик поглощает воздух;
Нетопырь и сова сонно пролетели
К башне, к деревьям, в пещеру, в ущелье,
Росистые леса зажигает заря
И ручей под ними, а над ними скалы,
И пары клубятся, на солнце горя,
Апеннин сверкает снежное покрывало,
И зыблется дымка в пещерах одета
Золотом воздушного зыбкого света.

Всех на земле заря разбудила:
Жаворонок и дрозд летят легкокрыло
И ласточка вольно летит паря,
Песню молочницы, взмах косаря,
Утренний колокол и горных пчел,
Угасли в росистых хлебах светляки,
Мерцают, как свечки, вдали у реки,
Словно студент, свечу не поправив, ушел,
Жучок позабыл свернуть свой рожок,
На лугу сверчку отвечает сверчок,
Как от выстрела фермера стайка грачей,
Разлетелись страхи кошмарных ночей,
Из сознанья ночного, жертвы своей.

И всяк восстал, чтоб выполнить Его заданье,
Он миллионам начертал Свои пути,
Восстал Он, чтоб учить, а все — идти
К тому, пред чем бессильно знанье,
Восстали, чтобы горе превозмочь,
Чтоб страх перерастал в желанье,
Но Мельхиор и Лионель уходят прочь,
Направив в сторону свои стопы
Подалее от озабоченной толпы,
Устроив дом под зеленеющим холмом,
Скрывавшим Лукку своим куполом-челом
От глаз ревнивой Пизы, чей зеленый блеск
Волнистой, словно озеро, равнины
Вокруг холма, полей, болот неспешный плеск,
Как острова, на горизонте Апеннины
К безмерной сини между облаков
Взметнули белизну своих снегов.

«О чем в зелёной бухте сонный чёлн
Мечтает на плаву средь зыбких волн?»
«Коль утренние сны и впрямь правдивы,
Он видит сон о том, что мы ленивы,
О том, как много миль он мог пройти
По солнечному водному пути».

«Не беспокойтесь, — Лионель сказал, —
На ветер положитесь, ветер стал
Крепчать — он быстро нас перенесет
Туда, где тополей верхи средь вод
На фоне легких облаков летят,
И звёзды наше возвращенье озарят
В ночи охотнее, чем поутру
Как волосы свистят у Доменико на ветру,
О чем поет окрепший бриз не разберу» —

— «Да всё о нас, о нашей лени, —
Сказал нетерпеливо Мельхиор, —
Испытываем лодки мы терпенье
И топчемся на месте до сих пор,
А быть могли черт знает где», и он тираду
Он на тосканском трансальпийском отпустил,
Что делла-крусканца и вовсе бы убил…
………………………………………………………………..
Но Лионель, плетя словеса еле-еле,
Ему ответил, Мельхиор в сердцах: «Ей снится, —
Воскликнул он, — что мы в постели,
Вдохнем же душу, сердце в лодку, птицей
Как за голубой голубок пусть мчится».
……………………………………………………………………
«Балласт за борт! Продукты
Уложишь в кормовой рундук ты».
«Быть может, опустить бочонок ниже?»
«Нет, хорошо, не надо. Ну иди же».
«Бутылки с чаем (дай пучок соломы)
Поаккуратней надо бы нести;
Такие летом в Итоне после шести
С редиской, булочками, яйцами вкрутую,
В карманы втиснув, шли из дома
И до восьми кутили мы напропалую,
На краденом расположившись сене,
Под сводами деревьев пировали,
Прогалинами фермеры их называли,
А мы беседками уединений,
В аллее сводчатой гуляли».
……………………………………………………………..
С бутылкою в руке несмело,
Как будто бы решалось жизни дело, душа оторопела
Встал Лионель, но Мельхиор прикрикнул снова:
«Сядь у руля! Крепи тот парус! Всё готово!»

Цепь выбрана, полны зарёй
На мачтах паруса взвились,
И вспоен солнцем и росой,
Смеётся юный свежий бриз;
Валы клокочут за кормой,
С теченьем Серкьо спорит челн,
Несется средь кипящих волн,
И вдруг затихнув, как во сне,
Он повисает на волне…
В горах берущий свой исток,
С порогами, камнями споря,
Горячий, бешеный поток
Несется, устрашая море,
Улыбкой утренней полны,
Клокочут, вьются буруны,
Свет расколов спокойный дня
Колонной бешеной огня.

А Серкио, летит, крутясь вперед
Меж Рипафратты мраморных преград,
Где сгинут волны в бездн ужасной пасти,
Так умереть любовник был бы рад
В объятиях непреходящей страсти,
Отроги сверху нависают гор,
Но Серкио рассек преград порог
И полон сил, он рвется на простор
Кристальный мчится средь равнин поток,
Несется изобильная волна
К подножью Арно дань свою несет
Обильную пшеницы и вина,
Чтоб пробиваться средь пустынь, болот
Тлетворных, чахлых сосен и тумана
И мчаться к Океану.

Божественной музыки стражду давно,
Душа, как цветок, от жажды томится,
Пусть звуков волшебное льется вино,
Серебряным ливнем нот вереница,
Я дождя жду устав, как равнина без трав,
Задыхаюсь, пока не услышу октав.

К источнику сладостных звуков припасть
О, дайте еще — я жажду и пью,
Ослабит колец пусть ужасную власть —
Сдавившую сердце змею;
Пусть освобождение даст каждой вене,
Ума и сердца пусть стихнет томленье.

Так увядшей фиалки благоуханье
Вьется над кромкой серебряных вод,
Зной сгубил, осушив ее чашу, — в тумане
Утоления жажды она не найдет,
Пусть фиалка мертва, аромат, как дыханье,
На крыльях ветров над лазурью плывет.