Ирина Лазаренко - Магия тени

– А с чего ты взял, что маги обладают особенной мощью? – спросила Алера негромко.

Гласник от смущения не сразу понял смысл ее слов, но она и не ждала ответа. Склонила голову, оглядела его.

– Вот с чего ты взял, что ты сильнее меня, к примеру?

Оль прочистил горло. С удачным складыванием слов у него всегда было туго, а тут сложить нужно было много чего. Начать хотя бы с того, что он никогда не уверял, будто он сильней кого-то определенного. Хотя, ежели подумать, то назвать себя слабее этой девушки Оль не мог бы даже из большой вежливости.

– У меня есть клинки, – продолжала она, – их можно поставить против магии? По-моему, да. Ты не всегда умел применять магию, а я не всегда умела пользоваться клинками. Ты можешь применять магию в пользу или во вред – я тоже: могу мечом убить магона, а могу и отрезать кусок ковриги для голодной бабушки. Если бы нам довелось убивать друг друга, так на что бы ты поставил: на меч или магию?

– Магические атаки многообразней, – только и сказал гласник, отчаявшись состряпать гладкие фразы из обрывков собственных мыслей.

– Ну да. – Алера вытянула ноги, и Оль снова покосился. – А ты успеешь применить свое многообразие, пока меч движется к твоему горлу?

Гласник помолчал. Она не торопила.

– Так ведь дело не в том, кто кого пристукнет половчее, – сказал он наконец, – человек должен быть силен делами, пользою своей. А прибить из-за угла кого угодно можно. Ты с ерунды какой-то заходишь, ни при чем тут меч и магия. Важно, что в голове у человека, как он жизнь свою живет, а магия – только орудие. Или оружие. Как и меч.

Алера вдруг рассмеялась.

– Впервые вижу обученного мага, который смотрит в корень, а не трясет причиндалами. – Оль смутился, а она помолчала немного и добавила: – Знаешь, а ты бросал бы этот гиблый Мошук насовсем. Не в тебя он нынче, ты же видишь сам. Там нынче гнилью пахнет – аж разит, всяческая дрянь бурлит и варится, вот-вот бабахнет, раскидает кишки по деревьям! А таких, как ты, хороших и честных, наматывает на ветки первыми.

– Лучше пусть меня на ветки намотает, чем струсить и сбежать в кусты, – ни вздоха не колеблясь, ответил Оль.

– Вот я и говорю, что обученные маги – дуболомы, – вновь подал голос Тахар. – Какая будет польза, если ты погибнешь? Ради правильных вещей нужно жить – каждый день, терпеливо и чаще всего – незаметно. Хотя куда как красивей ради правильных вещей торжественно сдохнуть, да? Вы же, обученные и богоизбранные, не хотите быть незаметными, не умеете жить тихонечко. Вам свершений подавай. Индюки надутые, вот вы кто. И это ж, зараза, не лечится.

Оль возмутился, потому что примерно эти же мысли думал, провожая друзей в Гижук, только тогда-то он как раз себя считал терпеливым, незаметным и поступающим верно. Однако вслух он сказал другое, что показалось ему более интересным:

– Так ведь в Преданиях именно так и сказано – что маги Божиней избраны. А раз избраны – значит и впрямь в чем-то лучше прочих.

– А может, все наоборот? – Голос Тахара звучал вкрадчиво, а ухмылка была до изумления паскудной. – Может, Божиня дала магию самым никчемным своим детям, чтобы из них хоть какой-то толк получился?

От такой трактовки Оль опешил.

– Так в Преданиях же сказано – самым любимым, а не самым бесполезным!

– Это в следоуказательных текстах сказано, а как было в исходных – еще неизвестно. – Улыбка Тахара стала еще паскудней, и Оль снова удивился – на сей раз осведомленности сельского жителя. Видать, лирмский жрец жрет свой хлеб не зря, не то что многие прочие! – Там говорится, что самым любимым, верно. Так Божиня-то небось не троллиха, которая квелых трольчат выбрасывает за ненадобностью! Божиня-то небось, как простая тетка, самых нескладных детей и полюбила сильнее прочих. И выдала им магические способности – ну не топить же ущербных. А теперь эти ущербные, наделенные божественным даром, носятся с ним и щеки надувают. Во какие мы важные и могучие! И Школы еще создали, чтобы учить других никчемных уродцев использовать маговские дубины в полную силу. Чтоб уж точно никому не показалось, что недодали!

– Ты ж сам маг! Тоже из ущербных, получается?!

– Ну да. Только мне хотя бы достает ума не раздувать важность этого дара. Хватает ума на то, чтобы знать: я могу делать мир лучше, не глядя на то, есть ли у меня магический дар. А не захочу – могу и не делать мир лучше. И ничто мне не помешает спать по ночам. А вы, обученные и важные, чашки со стола не подымете, не обратившись к магии и не подумав о своем великом назначении. – Тахар сплюнул и зло повторил: – Индюки надутые. И не лечитесь.

Оль хотел возразить, что в нынешние времена он обращается к магии много реже, чем в прошлые, но промолчал, сам удивившись этой мысли. А ведь верно – он не мог припомнить, когда ему доводилось в последний раз колдовать, и так же точно он много дней не видел, чтобы использовал магию сам Тахар. Кальен – тот да, чаровал, помогая недужным… и по вечерам выглядел довольно измотанным. Быть может, околоземица начала хуже, неохотней отдавать магическую силу, а маги бессознательно подстроились, стали расходовать ее бережней?

Вот уж недоставало в неспокойные времена лишиться того немногого преимущества, что было у магов перед обычными людьми…

Подошла знакомая эльфийка-травница, за краешки держащая несколько веток с поджаристыми фруктами, предложила сидящим. Алера, придирчиво перебрав несколько штук, выбрала себе ветку, рассмотрела нанизанные на нее фрукты так же внимательно, как прежде Тахар. Как будто много там разглядишь в темноте! Оль тоже принял угощение и, не утруждаясь его осмотром, вгрызся в горячую мякоть.

Вкусно. Вроде печеной репы.

К Тахару подошла Умма, что-то тихонько спросила, он с улыбкой ответил, и магичка села подле Тахара – близко, почти вплотную. Так не подсаживаются к обычным знакомцам – только к людям, которые приятны.

Со стороны все выглядело непосредственно и невинно, как встреча двух добрых друзей – но Оль чуял неуловимую разницу между тем, как говорили Тахар с Уммой, и тем, как тот же Тахар говорил с Алерой. Хотя Алера могла, на правах старого друга, сесть к нему еще ближе. Да хоть вплотную. Да хоть улечься на него. Но в этих действиях не было ничего такого, отчего случайному наблюдателю захотелось бы смущенно отвести взгляд. А вот между тем же Тахаром и Уммой – было.

И Оль понял, не догадался даже, а именно понял – голубое ладное платье Уммы было именно для него, для Тахара.

Он отвернулся и, жуя, оглядел собравшихся у костра людей и эльфов. Предки сидели или ходили между ними, беседовали с эльфами или друг с другом. Некоторые стояли поодаль, прислонившись к деревьям.

Потом Оль заметил, как сердито смотрит на Алеру Элай. Он по-прежнему сидел с другой стороны костра, все вокруг него о чем-то беседовали, так что слышать разговор Оля со своими друзьями Элай никак не мог, да к тому же Тахара он взглядом не буравил – значит, сердился не на то, что было здесь сказано.