Саша Готти - Влада и война призраков

Темнейший посмотрел на младшего сына, и Гильс, возможно первый раз в своей жизни, опустил глаза перед чьим-то взглядом.

«Они-то понимают, о чем говорят, а вот я – нет, – растерялась Влада. – Каким, интересно, образом мое спасение от гибели будет зависеть от Гильса, если он примет титул?»

– Ты наденешь медальон и станешь моим наследником здесь и сейчас, без промедления. Решай, Гильсберт. Готов ли ты заплатить такую цену за спасение той, что готова была погибнуть за тебя? – Вопрос Темнейшего прозвучал с иронией, потому что он уже заранее знал ответ.

Гильс посмотрел на Владу, как будто собирался что-то сказать ей, но передумал и только кивнул:

– Хорошо. Я согласен, отец.

Темнейший поднялся, и огненные угли его глаз засверкали торжеством, которое не очень понравилось Владе.

– Тогда идемте со мной. Кроме нее, – он указал на Дашулю. – Тот зал, куда мы войдем, людей не примет. До встречи на балу, юная особа. Можете не делать реверансы – все равно не умеете…

Перед ними, услужливо распахнутая лакеями, открылась дверь: совсем не та, через которую они вошли, а в противоположном конце зала, открыв уходящую вдаль длинную анфиладу комнат. Алекс сделал Дашуле знак подождать, и та осталась в зале.

Влада шла вслед за Гильсом, поглядывая в окна и на стены комнат, увешанных картинами, стараясь не поскользнуться на отполированном до зеркального блеска паркете.

– Помню, когда мелкий был, любил гонять по этим комнатам, – заметил Алекс, шагая рядом с отцом. – Здорово было разогнаться на подошвах и… ух!

– А тормозил обычно вот об это старинное полотно, хулиган, – произнес Темнейший очень мягким, почти что отеческим голосом и указал на огромную картину от пола до потолка, на которой было нарисовано что-то вроде средневековой битвы вампиров. Посредине картины можно было заметить вмятину, вокруг которой потрескалась и осыпалась краска.

Галерея закончилась, когда последние двери открылись в полутемную залу таких размеров, что Влада сразу вспомнила про искривления пространства в Носфероне. Там, в башне, внутри тоже помещалось гораздо больше, чем казалось снаружи. Зал, открывшийся перед ними, поражал своими размерами. Он никак не мог уместиться в трехэтажном особняке и был настоящим царством сверкающей паутины. С первого взгляда можно было подумать, что стены, сводчатый потолок и пол нуждаются в десятке Тетьзинов, которым пришлось бы убираться здесь месяцами, но, вглядевшись, Влада заметила, что паутинные дебри под потолком и на стенах повторяются, образуя сложные узоры. В паутине неподвижно застыли странные статуи – огромные восьминогие монстры размером с джип Алекса. В них с трудом можно было узнать пауков: если бы они вдруг ожили, их оскаленные хищные челюсти могли бы перекусить Владу пополам. Таких монстров Влада не видела еще никогда в жизни и предпочла бы с ними не встречаться.

– Самые древние представители наших семейных подконтров, застывшие на века, – проговорил Темнейший. – Алекс, ты наверняка помнишь этот зал. Идемте.

Здесь было красиво и страшно: жутко было идти среди застывших огромных пауков, запутанных в серебряной паутине. Зал, открывшийся перед ними, темный и пустой, уходил, казалось, в бесконечность, и лишь ряды стрельчатых окон, за которыми виднелась заснеженная Нева, напоминали о том, что он расположен в Питере, а не в другом мире. Влада вдруг вспомнила экскурсию с классом в Эрмитаж, как в Тронном зале она рассматривала стоявшее на возвышении роскошное сиденье, с трудом представляя себе, что на нем сидел царь. Могла ли она тогда предположить, что не так уж далеко от Эрмитажа, на Английской набережной, находится неброский с виду особняк, где обитает правитель всей нечисти?

Посредине зала начинались ступени, ведущие на возвышение, а вот что на нем, Влада никак не могла рассмотреть. Это было нечто огромное и черное, по очертаниям напоминающее паука. Два огня горели на месте глаз, но смотреть в них было настолько тревожно и неприятно, что Влада отвела взгляд. А вот братья Мурановы продолжали смотреть на черное чудовище, не отрываясь, и на лицах обоих было восхищение.

– Это символ нашего рода, – нарушил молчание в зале Темнейший. – Помнишь ли ты его, Алекс? Ты ведь еще совсем мальчишкой был когдато уже в этом зале, когда твои сводные братья давали клятву.

– Тогда мне казалось, что он живой, – Алекс вглядывался в неподвижную статую. – Древнее этой нежити я еще не видел…

Они остановились около ступеней, на которых мерцали багровые отблески от глаз замершего паука.

Темнейший поднял руку, и пауки, застывшие на стенах, ожили и зашевелились. Влада, посмотрев в окна, увидела страшную картину: набережная Невы от гранитных оград до противоположного берега, минуту назад покрытая льдом и синеватобелая, почернела и зашевелилась, как живой ковер из пауков.

Вокруг теперь были только они – паучья нежить, от самых маленьких, величиной с булавочную головку, до громадных, которые высились за окнами залы на набережной и были высотой до первого этажа. Воздух вокруг засверкал от почти невидимых блестящих нитей: все они, переплетаясь, вели к статуе паука, как паутина. Картины, развешанные по стенам залы, озарились бледным светом, и на них можно было разглядеть мужчин в камзолах и плащах, смутно похожих чертами на Гильса и Алекса – носы с горбинками, удивительно красивые лица с яркими глазами. Все они сейчас будто бы смотрели на вошедших со стен, разглядывая Гильса и Владу, храня далекую память древнего вампирского рода…

Гильс шумно выдохнул, и в его глазах вместо раздражения и обиды засверкал восторг. По обе стороны ковра выстроились вбежавшие в залу лакеи, которые склонились в поклоне.

– Наше скромное семейное торжество, – произнес Темнейший. – Никого чужого, только самый близкий круг. Пойдемте, сыновья мои.

Алекс, Гильс и их отец двинулись вперед по ковру к статуе паука, а Влада боялась пошевелиться и даже дышать, настолько каждый сантиметр пространства вокруг теперь принадлежал паучьему царству.

– Алекс, принеси клятву верности семье как знак возвращения, – раздался голос Темнейшего. – Отныне и навсегда ты вместе с родом, чтишь и соблюдаешь его традиции и предков.

– Клянусь, что отныне и навсегда я вместе с семьей и родом, чту и соблюдаю его традиции и предков, – повторил Алекс, чуть склонив голову, когда глаза у статуи паука полыхнули, будто костры.

– Гильсберт Муранов принимает титул и становится наследником Темнейшего, – голос хозяина особняка произнес это не один, подхваченный шепотом сотен голосов, будто бы шептали пауки или портреты со стен.

– Принимаю, – громко сказал Гильс.

Его отец протянул руки к сверкающему черными алмазными гранями пауку и дотронулся до него.