Лев Жаков - Убить Бенду

Юноша вернулся к рыцарю.

– Я два года учился в монастырской школе. А у вас как говорят?

– Мальчик! – рявкнул Арчибальд. – Если ты и дальше собираешься оставаться со мной, соблюдай субординацию! Знаешь такое слово?

Нищий испуганно кивнул.

– Вот и чудно, – совершенно спокойно сказал рыцарь. – Распаковываемся.

– Как? Почему? Давайте еще пройдем! Осталось совсем немного, за тем поворотом уже начинается прямая дорога к выходу, надо только сейчас пойти по левому... то есть правому коридору, и скоро мы окажемся прямо...

Арчибальд посмотрел на него. Юноша, хотя стеснительность никогда не была ему свойственна, смешался и замолчал. Рыцарь с улыбкой, подчеркнувшей складки вокруг рта, произнес:

– Когда обращаешься ко мне, говори «господин». Когда врешь – молчи. Когда господин говорит, выполняй.

«Я мог бы догадаться», – сказал сам себе Юлий, отворачиваясь и пытаясь распутать ремень на сумке у седла оруженосца.

– Это делается так, – посмотрев на его мучения, снизошел до объяснений рыцарь. – Следи за мной.

«Кошельки резать намного легче», – думал Юлий, обдирая пальцы. Тугой узел не поддавался, пальцы соскальзывали с гладкой кожи. Пришлось пустить в ход зубы.

– Сломаешь. – Рука рыцаря отодвинула голову нищего. Загорелые пальцы взялись за ремень – и вмиг развязали узел, над которым Юлий бился несколько минут.

– Ненавижу Бенду! – отозвался молодой человек.

За городом вставало солнце, затапливая желтым светом улицы, окна, глаза. Оно пока только наполовину поднялось над городской стеной, черные дворцовые башни еще вырывали из золотого тела целые полосы, но в городе уже сквозь жмущиеся к земле и мостовой остатки ночной прохлады падали зерна близкой жары. Скоро горячие лучи зальют все городские щели, укроют маревом площади и пустыри, балконы и улицы, заставляя горожан и приезжих мучиться в одежде, как в испанском сапоге, спешить к воде, как к избавлению, хоть минутному, от застилающего лицо пота; но и вода нынче подведет, обманет, предаст: она тепла, как постель, с которой только что поднялась жена.

Половина улицы была черной, другую заливал нежный персиковый свет: крыши домов загораживали низкое солнце, и одна сторона целиком оставалась в ночи.

В тени двигались двое. Оба прихрамывали. Оба в хорошей, но грязной одежде. Один одет просто, другой выделяется аляповатым нарядом, он кажется экзотическим цветком на платье вдовы – откуда и взялся? Подарил ли любовник, проникший в сердце слишком быстро утешившейся женщины, не прошло и полугода со дня смерти супруга? Сама ли купила на рынке у заезжего торговца заморскими диковинами, чтобы сделать цветок средоточием своей боли и безутешной любви? Или ветер занес, жаркий душный ветер, что облетел всю землю, не отпуская разноцветный бокал лепестков, и кинул даме на балкон, устав носить яркое чудо или, на миг одухотворенный ею, склонился перед вдовой, одарив единственным, что было у него, – этим цветком?

– Три кинжала те в задницу! – Кривой ткнул товарища в бок. – Вишь, Сержик, не сняли пока осаду. Хочут выловить мине, хе-хе. Голуба, они бут ловить мине до конца своей глупой жизни! Но вот схорониться негде: перекрыли вход в подземелье.

– Да че там, пойдем да прибьем их! – ответил Сержик, которого можно было принять как за булочника, так и за громилу: хорошо сложен, одет обыкновенно, в лице трусость сочетается со злобой в самой распространенной пропорции: в зависимости от обстоятельств трусость легко обращается угодливостью, а злоба – агрессией.

– Знашь, пошто я тя взя с собой? – спросил Кривой, покосившись на товарища.

– Потому что я лучший? – Смазливое лицо расползлось в улыбке. Выбраться из устроенной начальником городской стражи бойни оказалось сложным делом. При воспоминании о побеге у Сержика липкая дрожь прокатывалась по позвоночнику.

– Почти угада, голуба. – Кривой остановился. В конце улицы, ведущей к площади, показалась форма стражника – темно-красная, почти бордовая, цвета густого вина, куртка с белыми шнурами. – Задем-кось сюда, перекусим.

– Классная идея, я здорово проголодался, – отозвался Сержик.

Стражники прошли мимо, не свернули на улицу и Кривой дернул за рукав громилу, который уже рванул к освещенной солнцем двери. Над ней красовалась вывеска, оповещающая прохожих, что здесь находится трактир, где господа могут поесть и выпить: свиная голова, обложенная овощами, за которой виднелось криво нарисованное горлышко кувшина.

Трактиром заведовала Мама Ло, давняя знакомая Кривого. Она давала приют и скидку на пиво его бандитам, принимала вещи в залог, сбывала краденое и неплохо готовила. Если б не близость к тюрьме, вокруг которой всегда несли службу отряды стражи, Кривой обосновался бы у Мамы Ло. Крепкое бревенчатое строение возвышалось над мостовой, второй этаж немного выступал над первым, и тень от выступа косой полосой пересекала белую от солнца стену рядом с дверью. Ставни наверху были распахнуты, внизу – заперты.

– Че такое? – дернулся Сержик в крепких пальцах главаря.

– Не зря, не зря я тя выбра. – Тонкие губы Кривого растянулись почти до ушей. – Погодь, однако-ся, чуток, голуба. Кто-то мог проболтаться. Кто-то из стражников знат о Маме Ло. Так что не бум спешить. Зашлем мальца, пусть глянет, нет ли там стражи, хучь и переодетых.

– Мальца? – Сержик поводил голубыми глазками. – Какого? Этого, че ль?

Кривой оглянулся. Стуча каблуками по мостовой, с площади несся встрепанный паж.

– Лябовную записульку тащит, голуба. – Кривой выставил ногу, и мальчишка кубарем полетел на землю.

Сержик схватил парня за шкирку.

– Че делать?

– Стукни.

Сержик стукнул. Мальчишка завопил, завертелся, пытаясь вырваться.

– Тихо! – велел Кривой. Говорил он негромко, но таким тоном, что мало кто осмеливался его ослушаться. А кто осмеливался – долго не жил.

– В чем дело, что вы меня хватаете, я исполняю приказ короля! – не затыкался мальчишка. Кудри над покрасневшим лицом взбились в пену, взгляд вытаращенных перепуганных глаз перебегал с Кривого на Сержика. Одной рукой паж пытался расцепить сжимавшие его ворот пальцы, крепко сжатый кулак другой держал у груди и все старался лягнуть Сержика в пах. И таки лягнул.

– Я не понял! – завопил Сержик, сгибаясь, но не выпустив мальчишку. – Аласт, я не понял, че такое!

– Тихо оба! – Кривой ударил Сержика по спине, чтобы тот разогнулся. – Не бей ребенка, идиот. А ты не боись, голуба. У нас к те один просьбец бу: глянь в тот трактир, нет ли стражи. Мы те монетку дадим, и ты побегнешь дальше по своему приказу. Вня? А не то мы сделам те больно.

Взгляд пажа метнулся к вывеске и обратно к лицу Кривого. Мальчишка замотал головой.