Кирилл Кащеев - Ведьмино наследство

– Рудый, мой серенький волчонок! Здравствуй-здравствуй, чмок-чмок-чмок! – Губки вытянулись в трогательную трубочку, целуя воздух. – Птичка моя! Чмоки-чмоки! – Блондинка сложила ручки, как пай-девочка, и, задыхаясь от нежности, произнесла, глядя на обоих: – Как же я рада видеть тебя, любимый мальчик мой!

Оба жениха счастливо вздохнули от полноты чувств… Потом неуверенно замерли, задумавшись:

– А кто из нас твой любимый мальчик? – в один голос спросили они.

– Ну конечно же, ты, дурачок! – нежно проворковала блондинка, продолжая глядеть на обоих.

Соперники неуверенно покосились друг на друга.

– А не могла бы ты показать… – опять в унисон начали они.

– Вот глупенький, – пожала плечами блондинка. – Ты, ты! – Тонкий пальчик с художественным маникюром указывал точно между противниками.

– Она показала на меня, – напряженным тоном сказал сокол.

– На меня! – рявкнул Рудый. – А ты в пролете, птичка!

Охая от боли, соперники повернулись и слабыми пальцами вцепились друг другу в глотки.

Блондинка запрокинула голову и звонко расхохоталась.

– Она наша! – взвился Балабан.

– Нет, наша! – стукнул кулаком по ладони Ментовский Вовкулака.

Гигантские волки, рыча, припали к земле. Громадные соколы широко распахнули крылья.

– Стена уже развеялась, – буркнула Танька. – Сейчас снова кинутся. – Ну хоть бы ты эту заразу оттуда ссадил! – Девчонка резко повернулась к здухачу, тыча пальцем в изящно прислонившуюся к каменной стеле блондинку. – Перебьют же друг друга!

Здухач коротко кивнул и ринулся вниз. И тут же во сне отчаянно, протестующе закричал Богдан. Спящий мальчишка выгнулся, стряхивая с себя кота. Планирующий здухач задергался, словно марионетка, которую дергает туда-сюда за веревочки пьяный кукольник.

Смех-колокольчик снова поплыл над поляной.

Меч вывалился у здухача из рук. Кувыркаясь, полетел вниз. Кончиком чиркнул по пылающей алым огнем каменной стеле. Одна-единственная искра сорвалась с клинка. И сквозь эту искру Ирка успела бросить на блондинку один-единственный взгляд.

И в это мгновение ей все стало ясно. Все, что она успела увидеть и услышать о самой прекрасной и ее двух женихах, вмиг сложилось в единую картину, будто пазл. Ирка почувствовала, как волна поднимающейся ярости давит ей на уши!

– Вот гадина! – в сердцах взревела она. – Танька, зеркальце дай!

Блеснув в лунном свете, маленькое карманное зеркальце упало ей в руки.

Ирка поймала отблеск оранжевого света каменных колец:

– Зайка, зайка, побижи, нам всю правду покажи, хто здесь хто, та хто здесь есть… – в ритме детской считалочки забормотала Ирка и повела зеркальцем.

Легкий блик света сорвался со стекла и, весело сверкая, заскакал по рядам взбешенных оборотней. И под его невесомыми прикосновениями таяли очертания соколиных перьев и выворачивались наизнанку волчьи шкуры, открывая людей, людей, людей… Лучик перепрыгнул на зрителей, коснулся Пылыпа з конопэль. Самоуверенный, богемного вида очкатый бородач исчез, оставляя соломенноволосого чертика с маленькими наивными рожками и в одной лишь длинной драной рубашонке. Блик заметался по Филипповым волхвам, и те стали исчезать, на месте каждого была лишь пустота. Мигнул перед дядькой Мыколой, и в лучах его света на месте длинноногого нескладного милиционера прорисовались контуры могучего великана. Зайчик пронесся мимо и ринулся на блондинку!

Световой блик впечатался ей точно в лоб, между ухоженными темными бровями.

В каменном кругу, под стелой, ритмично раздувая зеленое горло, восседала здоровенная бородавчатая жаба. Ее вытаращенные глаза неподвижно пялились на замерших от отвращения людей, а с мелких острых зубов капля за каплей сочился темный яд.

– Паршивая в этот раз трава, Филипп, – проявляясь на прежнем месте, задумчиво объявил седой мужик.

– Почему это? – нервно поправляя очки, поинтересовался бородач.

– От хорошей травы жабы в красавиц превращаются, а у тебя всё наоборот, – тыча самокруткой в сторону каменной стелы, пояснил седой.

– Вона и справди самая… – согласно кивнул дядько Мыкола. – Якщо сэрэд жаб.

– Это что же? – взвыл майор. – Вот это всё… – Широким жестом он обвел взрытую, заляпанную кровью, шерстью и перьями землю, израненных и ободранных оборотней, едва живую парочку женихов. – Даже не ради бабы? Ради жабы?

– Ми-илый, я что, твоему папе не понравилась? – Блондинка обиженно выпятила губки, укоризненно подняла на Рудого огромные, зеленые, затянутые пеленой слез глаза… Лишь ручки, нервно теребящие романтическую оборку на юбке, выдавали ее неуверенность.

– Ты знаешь, дорогая, мне тоже… как-то… не очень… Ты бы хоть заранее предупреждала… Нет, я, может, конечно, и сам не всегда по-человечески себя веду… – забормотал Рудый и задергался на алтаре, стараясь отползти подальше, словно боялся, что возлюбленная сейчас на него прыгнет. – Ты не думай, я не расист… Мне и черненькие нравятся, и желтенькие… Только вот зелененькие и пупырчатые смущают…

– Предатель! – презрительно выдохнула блондинка и перевела трагический взгляд на сокола. – Ты один можешь защитить меня от этих волчьих оскорблений, о мой бесстрашный орел!

– Я вообще-то сокол! – потерянно сказал молодой сокол и метнул в своих сотоварищей молящий взгляд.

– Сам на это… зеленое налетел, сам и разбирайся, – прокряхтел старый Балабан, зажимая ладонью кровоточащее плечо. – Мы и так достаточно сделали.

– Наделали, – себе под нос уточнил майор и нехотя буркнул: – У меня бинт есть, перевяжись, что ли…

– Неужели ты оставишь меня, одинокую, без помощи? – Блондинка простерла к жениху розовые ручки.

Молодой сокол торопливо подался назад, чуть не упав на грудь своему недавнему врагу Рудому.

– Я не то чтобы отказываюсь… – зачастил он. – Я глубоко уважаю тебя как человека… – Он осекся. – То есть как женщину. Как женщину с большим жизненным опытом, во! Ты вся такая необыкновенная. И выглядишь изумительно. Иногда. Для своих лет. Но понимаешь, я еще слишком молод, чтобы оценить зрелую женщину… – Вдруг физиономия его просветлела. – Да к тому же ты ведь замужем! Замужем, замужем, я про это еще в детстве читал! Не знаю, может, ты там со своим Иваном-царевичем поссорилась, но я ни за что не согласен рушить вашу семью!

– Современные мужчины! На словах они такие свободные, передовые, а как доходит до дела… – Хорошенький ротик скривился. – Иван хотя бы любил меня такой, какая я есть! – Царевна-лягушка гордо вскинула головку. – Всего лишь из-за какой-то ведьмы в дешевых шмотках я никому уже не нужна?

Ирка злобно зарычала.

– А я тебя предупреждала: шмотки надо «от кутюр» брать, чтоб никакая жаба на тебя квакнуть не могла… – забубнила сзади Танька.