Юминь Ян - Невинный монстр

Вцепившийся когтями в плотную ткань черный ястреб приоткрыл ядовито-желтый глаз и лениво обвел взглядом собравшихся. Его белоснежный собрат, притаившийся на соседнем плече, даже не пошевелился.

Уильям Кроссман стоял у окна, напряженно вглядываясь в плотный туман, собравшийся у самого стекла. Он не видел, как проснулась птица, как и не видел того, что она, отряхнув перья от многолетней пыли, вальяжно прошлась по рукаву пальто своего хозяина, но сдвинутые к переносице густые брови говорили лишь о том, что воцарившаяся ситуация их владельцу явно не по душе.

– Вот и все, – спокойно заключил хозяин птиц, легонько постучав зажмурившегося от удовольствия ястреба по голове. – Все решили за нас.

– Мы не можем надеяться лишь на ваших питомцев, господин Хирам. – Сидевший в тени книжных шкафов мужчина отодвинулся назад, еще больше скрыв свое лицо, и отсалютовал толстой тлеющей сигарой. Крупный серый пепел падал прямо на его брюки. – В конце концов, это слишком серьезное дело. Их не могут решать птицы.

– Это не просто птицы. – Хирам не повышал голоса, но весь вид его выражал искреннее недовольство. – Вот уже несколько тысячелетий именно они решали, в какую из многочисленных сторон повернется история. В этот раз без кровопролития не обойтись.

– Гильдия никогда без него не обходится, – насмешливо заметил собеседник. – Вы постоянно заявляете о том, что Ад ни в коем случае не виноват в том, что люди на Земле постоянно истребляют друг друга, но в то же время именно ваши ястребы решают, по какому поводу война начнется в очередной раз.

Дышать в кабинете было практически нечем. Уильям поморщился еще сильнее и открыл окно. Сильный порыв ветра, ворвавшийся в помещение, взъерошил перья недовольно тряхнувшего головой ястреба. К стеклу приклеился мокрый, полусгнивший кленовый лист.

– Я имею полное право не выслушивать вас. Впрочем, как и вы меня. – Хирам отвернулся. – Мы всегда действовали независимо друг от друга, все мы.

– И уж тем более нельзя сказать, что ястребы Хирама безоговорочно решают ход событий, – сказал Уильям. Несколько взглядов – тяжелых, угрюмых, недоверчивых – моментально врезались в него, но он не дрогнул. – Они лишь предполагают, во что именно могут вылиться наши дальнейшие действия. И не только, впрочем, наши, – добавил он, ответив легкой улыбкой на благодарный кивок Хирама. – То, на что мы обращали меньше всего внимания, теперь угрожает нам – всем нам, – а мы даже не знаем, кто или что за ним стоит. Мы даже не хотим понять этого, потому что Синклит…

– Я не знаю, что вы пытаетесь доказать, – перебил его собеседник, отбросив потухшую сигару в сторону. Та утонула в длинном ворсе ковра. – Но я с полной уверенностью могу сказать, что вы ошибаетесь.

Уильям давно отошел от окна, но ветер по-прежнему гладил его по спине морозной рукой. Льняной пиджак промерз и, казалось, превратился в невесомый пласт хрупкого льда.

– А я с полной уверенностью могу вам возразить, – устало парировал он. Разговор начал заходить слишком далеко, и Уильям прекрасно понимал, что у него просто нет полномочий продолжать его, но внутри постепенно начала закипать злоба. – Вам бы следовало хоть один раз прислушиваться не только к своим же официальным заявлениям. Ладно Синклит, но вы лично…

– Господин Кроссман, – насмешливо, но грубо прервал его мужчина, – где ваши доказательства? Где факты? Пока у нас есть только ваши догадки, основанные едва ли не на предсказаниях безумных астрологов, и любезно показанный Хирамом спектакль. До тех пор, пока не будет конкретных доказательств, ни я, ни уж тем более Синклит никому из вас не поверит. Что уж говорить про Эмпирей.

– Эмпирей! – не сдержавшись, хмыкнул Уильям. – Вы слышите себя?

– Вас что-то не устраивает, господин Кроссман? – спросил старик с наползшими на бесцветные глаза бровями. – Может, это вам нужно послушать, что вы говорите? Вы с легкостью доверяете демонам, но не желаете говорить про Эмпирей? Право слово, еще несколько таких замечаний, – и вы вряд ли останетесь на своем месте.

– Он и так уже на полпути к увольнению, – бросил мужчина с сигарой. – Мои коллеги с радостью проголосуют за это.

– У нас одни и те же коллеги. Сомневаюсь, что каждый из них скажет что-то против меня, – пожал плечами Уильям.

Мужчина поднялся.

– Посмотрим, господин Кроссман. У меня больше нет желания выслушивать весь этот бред. Господин Хирам, – он издевательски согнулся в полупоклоне, – еще раз спасибо за ваше шоу. Впечатляет. Однако вряд ли кто-то из Синклита захочет это видеть. Старшие Советники решают гораздо более важные вопросы. Разрешите откланяться.

Он наконец стряхнул пепел с брюк и еще раз криво ухмыльнулся, взглянув на Уильяма из-под аккуратно прочерченных светлых бровей.

– Как поживает ваш друг? Вернер, кажется? Ему повезло, что этот проступок не получил должного внимания Синклита. В противном случае он бы вылетел со своей должности быстрее вас, а ведь вы, как мы все уже знаем, довольно близки к тому, чтобы лишиться всего.

Он надвинул шляпу на глаза и быстрым шагом вышел из кабинета. В наступившей, вязкой, как кисель, тишине можно было задохнуться. Никто не решался снова заговорить.

Уильям вздохнул. Кабинет постепенно опустел; продолжая молчать, каждый вышел по одному. Мягко прошуршали плащи, кто-то споткнулся на пороге и тихо выругался себе под нос.

– Он продался, – нарушил молчание Уильям. – Давно уже продался. Синклит, Эмпирей!.. Я не удивлюсь, если кто-то из них и заварил эту кашу. Джинны не вырываются из бутылки просто так, обязательно должен быть кто-то, кто вытащил пробку.

– Даже мне страшно представить, к чему может привести это безрассудство, – ответил Хирам, снова потрепав ястреба по голове. – Лебео – не вестник несчастий, он всего лишь предупреждает о том, что в случае подобного наплевательского отношения к судьбе мира может случиться то, что не принесет пользу ни нам, – глаза его полыхнули ярким алым огнем, – ни вам.

– Ни им, – заключил Уильям.

– Уж тем более ни им, – эхом подтвердил Хирам.

За окном несколько острых рассветных лучей пробили насквозь густой, как сметана, белый туман.

…Когда она с трудом разлепила словно засыпанные песком веки, боль все еще была с ней. Каждую часть тела лихорадочно ломило, стоило только немного повернуть голову, – и глаза застилала плотная белесая пелена. В кулаке поскрипывало растертое в порошок стекло.

Она настойчиво уперлась ладонями в пол и поднялась на ноги. Голова была как будто набита ватой, в ушах стоял пронзительный звон.

Кто я?.. Как меня зовут?..