Дарья Вознесенская - Академия Иллюзий. Любовь на гранях

Я широко распахнула глаза.

Он же не имеет в виду…

– Сядь, Эва-Каталина, – устало произнес ректор. А я… да что там сесть, я рухнула на предложенный стул, совсем не изящно вцепившись в него, будто надеялась обрести несуществующую опору.

И по мере рассказа вдавливала пальцы все больше.

Не веря, не понимая, не принимая о чем говорит этот чужой человек…

Что мои родители – опора и честь королевства – накануне ночью были арестованы и препровождены в королевскую тюрьму по обвинению в государственной измене и заговоре против короля. Что найдены неоспоримые доказательства их причастности к гнусным деяниям, что расследование, конечно, ведется, много сил брошено, а слуги и близкие в срочном порядке допрашиваются, но…

Их ведомство не может ошибаться.

Уж слишком вопиющий случай и факты, которые они собрали.

Я и сама не заметила, как начала отрицательно мотать головой. Какая там сдержанность и манеры, когда мой мир рушился!

– Нет-нет-нет… это не возможно. Бред! Я не верю, – просипела, поворачиваясь к ректору, который смотрел на меня с изрядной долей сочувствия… и еще чем-то, недоступным для моего понимания. – Отец бы никогда… и мама… Наша семья много веков служит королю, среди моих предков были даже королевы. Мы ведь почти родственники, – голос упал до едва слышного шепота.

– Тем ужаснее то, что совершили твои родители. А может и ты…

– Что?! – я вскинулась, уставившись на сосредоточенного дознавателя. Но ректор обошел стол и встал так, чтобы перегородить обзор. А потом и вовсе присел на корточки.

– Успокойся, Эва-Каталина. Это обычная процедура – я уверен, ты ни к чему не причастна. Но все, кто связан с семьей Феррейра-Ильяву, должны пройти допрос с помощью камня правды.

– И вы? – спросила грубовато.

– Я уже прошел.

– А мои родители? Они… ну конечно, камень ведь должен был показать! Вы же проверили и…

Я замолчала.

Потому что вспомнила, насколько маловероятно было в случае с моим отцом поверить камню и результатам допроса. Ведь советников специально учили избегать воздействия любых ментальных артефактов.

– Они бы не смогли обойти клятву рода королю, – сделала последнюю попытку.

Высказала последнюю надежду.

– Думаете мы не подумали об этом? – снова подал голос дознаватель. – Проблема в том, что не так давно появились сведения, что это стало возможным. Его Величество был очень огорчен.

Огорчен.

У меня вырвался истерический смешок.

– Спрашивайте, – сказала я глухо и протянула руку ладонью вверх. Еще ни разу в нее не попадал камень правды, который, конечно, не давал стопроцентной гарантии, но использовался в качестве дополнительного подтверждения – или опровержения – предположений дознавателей.

Которые могли – по слухам – видеть грани мыслей также, как я видела грани в пространстве.

– Поскольку Эва-Каталина несовершеннолетняя, я буду присутствовать при допросе, – сообщил ректор.

– Конечно, – насмешливый голос и… мою руку обожгло, а я закрыла глаза, чтобы скрыть выступившие слезы.

Дальнейшее запомнила плохо.

Воздействие дознавателя, его вопросов и обрушившихся на меня новостей сделало мой разум затуманенным, а сердце – болящим.

Сколько это продолжалось?

Ровно до тех пор, пока господин Мору не взял осторожно у меня с ладони ставший серым булыжник и не произнес вроде бы немного потеплевшим голосом:

– Могу предположить, что ты не причастна.

Встряхнула головой, а потом подалась вперед, частя от волнения:

– Я должна увидеть родителей. Мне же положены посещения? Возможность поговорить? Должна же я понять, что происходит. И когда назначили суд? Над ними будет суд? Конечно, все разрешится еще раньше, но…

– Боюсь, что это не так просто, – поморщился дознаватель, – Пока расследование продолжается, мы не можем позволить никаких встреч, а что касается суда…

Он замолчал, и я повернулась к ректору, надеясь что тот пояснит:

– Такие дела решаются лично Его Величеством, – вздохнул тот, – Но я тоже верю, что это какое-то недоразумение и во всем разберутся.

Он замолчал, а я прикусила губу до крови.

Уверенным Севаро-Мартин да Фарос не выглядел. Что касается Его Величества… вряд ли мне стоило допускать такие высказывания даже в мыслях, но я всегда считала нашего короля чрезмерно жестоким и… пугающим. Безусловно, этого требовало само королевство – весьма обширное и привлекательное для агрессоров и тварей завесы.

Но лучше бы был суд.

– В любом случае я не могу здесь оставаться и делать вид что ничего не происходит, – сказала глухо, – Я должна вернуться в столицу, в свой дом.

– Нет, – на непроницаемом лице дознавателя я больше не видела сочувствия, – В доме идут тщательные обыски. Во всех домах вашего рода – и загородных тоже. И присутствие посторонних…

– Тогда постоялый двор! Что угодно! – я вскочила, чувствуя зарождающуюся истерику.

– Я не могу позволить, – вмешался ректор. – Я отвечаю за своих студентов так же, как любой опекун, а тебе всего двадцать.

– Мне осталось всего полгода до совершеннолетия, – прошипела. – И не думаю, что у меня прибавится за это время мозгов или ответственности.

– Тем не менее господин ректор прав – из академии вам пока не стоит выходить, – припечатал Моро.

И тут меня осенило. Как же я сразу не подумала? Мой брат! Наследник нашего рода, мой обожаемый старший брат!

– Питер-Дамиен может выступить моим опекуном! Когда вы его вызовете и проверите, то убедитесь, что он ни при чем – и мы вместе разберемся… – я почти захлопала в ладоши, но, заметив, как переглянулись мужчины, замолчала.

И поняла что меня ждет еще одна отвратительная новость.

– Эва-Каталина… – снова ректор. – Два дня назад из Ангра-ди-Эроима пришло сообщение, что Питер исчез.

– К-как исчез? В-вы смеетесь? Маг не может просто так исчезнуть – при должных усилиях его всегда можно найти по граням! Если только он не…

Голос пресекся, когда я осознала, что значит их тяжелое молчание: маг может исчезнуть и из граней, если умирает или попадает за завесу. Что, собственно, одно и то же.

Сжала руками голову и всхлипнула. И снова. Слезы лились не переставая, не принося облегчения, а только отравляя кровь и все вокруг…

Я пошатнулась, но устояла и сжала кулаки. А потом вытерла рукавом мокрое лицо – все лучше, чем ничего не видеть – и твердо посмотрела на двух мужчин.

– Мой брат найдется, – сказала холодно, – потому что он жив. И никуда не пропал, просто так… вышло. И за то, что моих родителей посадили в темницу наш род еще услышит извинения. А теперь позвольте мне уйти, – на последнем слове голос снова сорвался, но я не позволила себе снова скатиться в истерику.

Ректор со вздохом кивнул, и я, держа спину прямо, заставила себя шагнуть прочь из его кабинета. И, не сворачивая ни в какие аудитории, дошла до выхода из здания.