Альбина Шагапова - Долг ведьмы

– Ждут? – губы Молибдена дёргаются в презрительной улыбке. Чувственные, такие губы, пухлые. Какие обычно рисуют у героев –любовников на ярких обложках женских романов. – Не льстите себе. Вы ничего не решаете, лишь трясётесь за своё чиновничье кресло, поддакиваете и подлизываете, а ещё, берёте взятки. На острове вы принесёте гораздо больше пользы. Добро пожаловать на Корхебель, Анатолий!

– Вы знаете на кого нарвались? – визг оказывается неожиданным, резким, истеричным. – Вы знаете кто мой отец? Кто мой муж? Да вас всех в порошок сотрут!

Девица в серебристом платье вскакивает со своего кресла, трясёт блондинистой головой, тонкая, будто изогнутая ниточка, бровь, нервно дёргается.

Взгляд куратора становится суровым, теперь в его глазах не море, а сталь, холодная, равнодушная и жестокая ко всему человеческому.

– Отец, чьи деньги вы просаживаете в барах, клубах и салонах красоты? Муж – солидный дядечка в летах, которому вы наставляете рога? Думаю, они будут только рады вашему исчезновению. А дерзость и несдержанность, я вам на сей раз прощаю, списав на стресс. Однако впредь, повышать на меня голос, разговаривать грубо и без позволения – запрещено. Так же, как и прогуливать занятия, отказываться от пищи, покидать территорию учебного заведения. За плохие результаты в обучении – штраф, за нарушения правил- телесные наказания. Забудьте о том, кем вы были на большой земле, о своих социальных статусах, родстве и связях. На острове, вам придётся всего добиваться с чистого листа.

Он медленно, наслаждаясь собственной властью и нашим страхом, прохаживается вдоль кресел, окидывая взглядом сидящих, кому-то кладя свою огромную ладонь на темя, кого-то трепля по плечу. Вторгается в личное пространство, давит.

– Неповиновение будет строго караться, попытка суицида так же будет наказываться. Запомните, теперь вы все, со своими мыслями, душевными порывами, прошлым и настоящим принадлежите острову. Месту, где из вас- ошибок природы, никчёмных, серых людишек, сделают настоящих магов.

Чувствую, как с каждой минутой всё сильнее ненавижу этого пижона. Тиран, надменный ублюдок, наслаждающийся собственной безнаказанностью, упивающийся вседозволенностью. Чёрт! Вся моя жизнь, пусть неприглядная. серая, скучная летит сейчас в тартарары. Сколько дел я могла бы сделать, договориться о собеседовании с потенциальными работодателями, откровенно поговорить с Тимофеем и с сестрой, сварить щей на всю неделю, навести порядок в квартире, да и второй том романа о графине Анне и её любовнике конюхе ещё не дочитан. Получится ли у них сбежать от злобного престарелого графа? Ох, всё-таки были в моей жизни радостные моменты, как взять, к примеру, ту же книжку в мягкой обложке, воскресный кофе, когда завариваешь его не на ходу, между сборами на работу и замечаниями сестре, а с чувством и толком, наслаждаясь терпким кофейным ароматом, глядя, как в турке образуется бежевая воронка. А наши прогулки с Полинкой по парку! Мы вставали пораньше, садились в трамвай и ехали, слушая перестук колёс, думая о своём. А потом, выходили и шли в сквер, туда, где не гудят машины, не суетятся прохожие, не мигают вывески. В оазис спокойствия, тишины и умиротворения посреди шумного, бестолкового, нервного города.

Господи! Неужели всего этого больше никогда не будет? Мозг отказывается верить, не желает признавать происходящее реальностью. Сон, всего лишь глупый, страшный, достоверный сон. Нужно просто проснуться, открыть глаза.

– Да насрать мне, – неприятный, нарочито грубый мужской голос рубит по ещё недосказанной фразе Молибдена, словно по железу увесистым топором. – Я просил меня сюда тащить? Не просил! Так что, иди-ка ты на хер! И чё ты мне сделаешь? Ну чё?

Смельчак вскакивает с кресла, надвигается на Молибдена, играя кастетом, скаля жёлтые зубы. Скорее всего запах рвоты исходит именно от него, так как ткань спортивной куртки изгажена коричневыми потёками. Худой, с дёргающимся в такт речи кадыком, лысый, он идёт вперёд, заставляя куратора отступать. Тот и отступает, мягко, по-кошачьи, давая гопнику поверить в его преимущество, играя, развлекаясь.

– Ты думаешь, фраерок, что я в штаны наложил? Сказок твоих испугался? Баб своими байками пугай!

Все шепчутся, как мне кажется, одобрительно. Каждый, сидящий в самолёте мысленно соглашается со смельчаком, тут же записав его в лидеры. Люди, находящиеся в состоянии стресса, мучимые неизвестностью, внезапно попавшие в ситуацию совершенно непохожую на те, что приходилось переживать ранее, зачастую готовы вручить свои жизни кому угодно, даже гопнику в спортивном костюме и бритым черепом, лишь бы не нести за них ответственность самим. Да и я, несмотря на своё негативное отношение к вот таким охотникам за шапками, сумочками и кошельками, на данный момент нахожусь на стороне лысого парня. Воображение тут же рисует наивную, но такую притягательную картину того, как парень в обгаженном спортивном костюме приставляет нож к горлу Молибдена и требует сменить курс самолёта.

– Да я тебя у себя сосать заставлю, да я твоими кишками дорожку проложу и проедусь. Да ты кровью харкать у меня будешь.

Молибден пятится назад, продолжая улыбаться, хотя в радужках сгущаются грозовые тучи, опасные и беспощадные.

– Правильно! – визжит блондинка. – Вмажь ему!

– Хоть кто-то за нас заступился, – шепчет многодетная мать.

Несколько женщин, сидящих ближе к хвосту самолёта хихикает, пузатый чиновник принимается надсадно кашлять.

– К сожалению, без демонстрации не обойтись, – произносит Молибден, доставая из нагрудного кармана шариковую ручку и небольшой блокнотик в ярко-жёлтой обложке. Именно этот жизнерадостный цвет приводит меня в ещё больший ужас. Мурашки по телу бегут быстрее, в горле пересыхает. Смотрю, как пальцы куратора перелистывают страницы, как ручка выводит на бумаге что-то, как сдвигаются светлые густые брови.

Гопник резко останавливается, цедит сквозь зубы ругательства, окидывает сидящих в салоне непонимающим, полным боли взглядом. Живот, обтянутый спортивной курткой, с каждой секундой становится всё больше и больше, растёт на глазах. Лицо бледнеет, посиневшие губы кривятся, в попытке удержать крик. Секунда, вторая, третья, и парень не выдерживает, орёт раненным зверем, в инстинктивном порыве хватаясь за живот, словно пытаясь его задержать, уменьшить.

– Хватит! Пожалуйста! Прекрати! – с трудом выкрикивает он. А Молибден продолжает что-то чертить в своём блокноте, словно не слыша криков.

– Оставь в покое парня! – верещат женщины.

– Господи, господи! – крестится чиновник.

Пространство наполняется криками, мольбами, рыданиями. Меня мутит от ясного понимание, что происходящее – не сон, а реальность, моя реальность. И за отказ от неё, с нами будут делать это.