Дарья Вознесенская - Принц и нищая

Но он лишь отрицательно покачал головой. Не чувствует? Не маг? Не верит? Что?!

– Раньше надо было думать, – заявил, наконец.

И потащил прочь.

Что же делать?

Я остановилась, как вкопанная, уперлась ногами. А потом оторвалась, отпрянула – не в попытке бежать, позади был тупик, но в попытке использовать еще один аргумент.

Единственный, что у меня был.

Стянула с волос косынку, убрала жуткий фартук, оставшись в довольно опрятном платьице и, зажмурившись, прошептала:

– Я на все согласна. Даже отдать вам невинность.

И принялась расстегивать многочисленные пуговички, не открывая глаз.

Сработает ли? Я не знала. По многочисленным историям следовало предполагать, что мужчины, охочие до шлюх в продажных домах, весьма ценят девственность. Да и всегда рады повалить кого и раздвинуть ноги.

Вряд ли я хуже. Кое-кто даже говорил, что красивая.

Я уже спустила платье на талию и начала стягивать его с бедер, как раздался громкий смех.

Испуганно замерла, открыла глаза уставилась на капитана, который издевательски смеялся и чуть ли не показывал на меня пальцем.

– Серьезно? – спросил он между двух приступов злого хохота. – Невинность? «Отдать»? Чтобы ты безвольным бревном лежала подо мной на вонючих камнях? Да будь ты последней шлюхой Таноса, я бы в жизни не стал спать с таким… отребьем.

В лицо бросилась краска. Я почувствовала, как мучительно краснеют не только щеки, но стыд заливает меня чуть ли не до талии. Его слова хлестали похуже кнута – а я ведь знала, как работает кнут.

Отребье.

Отребье!

Отчаяние затопило меня полностью. А еще незнакомая мне злость и что-то странное, темное, что я никогда не испытывала.

Значит, отребье? Значит, спать с шлюхами за золото он готов – а моя невинность ему и даром не нужна? Как и моя неопытность?

Я сделала два шага вперед, приподнялась на цыпочках и притянула его за голову, впечаталась своими губами в его, прокусывая, кажется, до крови и толкая язык между его зубами.

Я не умела целоваться. Единственные два поцелуя были вырваны у меня насильно и заставили возненавидеть этот процесс. Но я могла действовать, как те насильники. Уж очень хорошо помнила, как они это делали. И их губы, прижатые к моим, и мерзкое ощущение языка в моем рту, и руки, прижимающие мой затылок, и несвежее дыхание.

Его дыхание было свежим. Даже без вкуса алкоголя, чему я мимолетно удивилась. Губы – горячими и… сладкими? Мой язык попал в плен его рта и принялся там хозяйничать. Или мне так казалось? Потому что в какой-то момент ситуация изменилась. И теперь его язык вонзился в мой рот, углубляя поцелуй так, что у меня начала кружиться голова. Его руки вдруг поднялись и зарылись пальцами в мои крашеные волосы, которые – я знала – на ощупь так и остались шелковистыми и тяжелыми. Его дыхание опалило жаром и нежностью одновременно, а его тело, и до того напряженное, окаменело еще больше и прижалось к моему.

Меня чуть не разорвало на части ощущение противоречивости происходящего, ощущение падения в такую глубокую пропасть, откуда я вообще никогда не выберусь. И стало так страшно, как даже не было буквально недавно, когда я размышляла о скорой гибели в руках дознавателей.

Так страшно, что я собрала все силы, все отчаяние, все свои надежды на новую жизнь и ужас перед тем, что меня ждет, если я не исчезну. И ужас перед тем, что тот, кто хотел отдать меня на смерть, оказался столь… желанен?

И как когда-то, пять лет назад, я от всей души взмолилась всем Стихиям разом:

«Пусть это прекратиться!».

И как когда-то, когда после произошедшего я обнаружила себя за стенами приемного Дома, с руками в крови и кинжалом, не помнящую себя, но чувствующую бурление силы, мне ответили.

Брюнет вдруг замер, простонал что-то и кулем осел у моих ног.

Я испуганно дернулась.

Неужели…

Чувствуя, как слезы текут по моему лицу, всмотрелась в него, впилась взглядом, пальцами, всем нутром. И разрыдалась от облегчения.

Нет, не так, как в прошлый раз.

Похоже на глубокий обморок. Захр его знает, что за магическая штука снова со мной приключилась, что я сделала – или что сделала моя стихи. Но это меня должно спасти.

Я быстро оделась в свои тряпки, осторожно подложила капитану под голову фартук, сложенный в несколько раз.

Внимательно посмотрела на его лицо, а в голове созрело решение.

Осторожно распрямила его пальцы, в которых он все еще сжимал часы. И дождалась, когда рука безвольно провиснет, и они перетекут прямо в мою ладонь.

Только так.

А потом вышла из подворотни и поминутно оглядываясь, двинулась прочь.

Занимался рассвет.

Я не была дурой. Уж не знаю, кого за это благодарить – вряд ли моих деревенских родственников, скорее, жизненный опыт.

Я понимала, что возвращаться к Банкабу нельзя.

Он не просто так натравил на меня этого капитана – а по-другому и не назвать произошедшее. Ведь если он знал о черноволосом подробности, не мог не знать и о его мощи.

Зачем-то моему «папочке» нужно было, чтобы я попала к стражам. Или сразу в тюрьму да на виселицу. Мстил? Не знаю. Может хотел отвлечь этого наглого "купца". А может еще что – но Банкабу точно не рассчитывал, что я и правда принесу часы и избегу наказания.

Значит, если вернусь, это будет огромной моей ошибкой. Не отпустит – сейчас в этом я была уверена, как никогда. И, получается, я оказалась обложена со всех сторон. Капитан, как очнется, наверняка побежит к дознавателям. А у тех достаточно мощи, чтобы найти меня. Да и сам этот… не любитель нищенок… вряд ли не попытается хоть как-то отомстить. А если ему часы эти дороги, так перероет весь город – он не был настолько хладнокровным, как хотел казаться.

"Семья" будет искать по другому поводу. Да и газзета выйдет именно сегодня – и если найдется кто, чтобы прижать толстяка, тот расскажет все подробности. И на нас с близнецами начнет охотиться еще больше людей.

Нужно было бежать из Дунакеша в срочном порядке. И это решение я приняла еще тогда, когда черноволосый свалился кулем мне под ноги.

Я пересекла почти проснувшийся квартал, перешла каменный мост через ручей, которые еще встречались в этом городе, нырнула в неприметный лаз в заборе и оказалась на том куске набережной, что отделял «приличный» порт от всего остального. Здесь на скалах да на берегу, вперемешку, прилипли совсем уж неказистые домики на одну-две комнаты, добротные постоялые дворы, торговые конторы и даже несколько особняков.

В подвале одного из них, куда вела крохотная дверца – и почти никто и никогда не заглядывал, кроме крыс – я и сделала тайник.

– Илия?

– Что-то произошло?

– Ты чего такая чудная?

– Все хорошо?

Довольные и выспавшиеся близнецы говорили наперебой, но шепотом.