Медина Мирай - Пятая сестра

– Принцесса Маргарет подозревает тебя в предательстве, – заговорил он. – Уж слишком много ты разговаривала с тем гномом, чья голова с завтрашнего утра будет украшать городскую площадь. Как жаль, что ты не застанешь этого зрелища… Возможно, уже никогда.

В тот момент Мелани почувствовала, как каждая ее клеточка горит, превращаясь в прах. Горит от осознания поражения, представления ее дальнейшей судьбы и страха за мать. Она предупреждала, она молила. Но Мелани не послушалась, считая себя умнее, и вот теперь обе в беде.

– Я лишь хотела побыть с ним недолго… – предприняла Мелани жалкую попытку отпереться, но ее тут же перебили и раздавили слова Тоулина:

– Он дал тебе нечто ценное, не так ли?

Глаза Мелани заслезились, но не от горя, а от душевной боли или жалости к себе с матерью. Она не знала, почему это происходит, и проклинала тот миг, когда решила помочь гному. Ее великодушие разрушило ей жизнь, а то, чего желал Тоулин, лежит у нее в кармашке.

– Если отдашь нам это добровольно и очистишь свое имя, вы будете жить. Твою мать мы отпустим, но вот ты понесешь наказание.

– Нет! – вскрикнула Беатрисия. На секунды ей удалось освободить рот. – Мелани, беги!

И правда, дверь была в шаге от нее. Мелани корила себя даже за малейшую мысль сбежать, оставив мать в руках врагов. Она сжала кулаки и холодно, насколько это было возможно, сказала:

– Я не знаю, о чем вы толкуете.

– Не дури, Мелани. Спаркс, – обратился он к мужчине рядом, мокрому от дождя громиле, с необычайно толстыми жилистыми руками, узкими глазами и маленькой головой. Его глупое выражение лица заставляло всех понять, что он способен лишь служить. Спаркс медленно повернул голову к Тоулину. – Проследи за женщиной, я обыщу дом. Мелани, – в его глазах мелькнула хитринка; он указал на лестницу, – прошу.

Мелани шла впереди. Взглядом она мерила каждый шаг, вслушивалась в каждый скрип и частоту дыхания Тоулина. Она зашла в свою комнату.

– Лучше будет, если ты сама все покажешь. Принцесса смягчит наказание.

Мелани покорно села перед кроватью, не веря в то, с какой легкостью отдавала свое сокровенное. В тайнике было две книги. Она вцепилась в них, хотела обнять, как своих детей, которых отпускала на войну, заведомо зная, что они уже не вернутся. Тоулин с жадностью выхватил у нее книги, едва Мелани протянула их. Он тут же принялся их листать с раскрытым ртом. Изумленный взгляд некогда потухших старостью глаз зажегся с новой силой, цепляясь за каждое пятнышко и каждую буковку. На его лице заиграла надменная улыбка. Он взглянул на Мелани с презрением, захлопнул книгу и с нескрываемым довольством произнес:

– Идем.

– Вы отпустите мою мать?

– Посмотрим.

Мелани стоило ожидать подвоха в его лживых обещаниях, но она слишком сильно уцепилась за надежду и сейчас была разочарована не сколько в Тоулине, сколько в себе.

Он запихнул книги обратно в тайник и, грубо схватив Мелани выше локтя, вывел ее из комнаты.

Их с матушкой связали и погрузили в карету с одним окошком. Двери снаружи заперли на замок. Внутри было душно, воняло гнилью, по углам плели свои сети пауки, наверху висели коконы их жертв. На стенках «кареты» кто-то словно скреб пальцами до крови, и кровавые высохшие дорожки остались здесь как единственная память о несчастном. Здесь не было скамеек. Мелани села рядом с матерью прямо на пол, обняла ее покрепче, вжимаясь в плечо, и твердила только одно:

– Прости. – По ее лицу скатывались слезы, размазываясь о материнское плечо. Мелани не ждала снисхождения и прощения, но Беатрисия сжала ее в своих объятиях так, как только могла. В ее руках Мелани почувствовала слабость и, вновь вдыхая материнский запах, который еще пять лет назад был иным, с ужасом осознала, что вдыхает запах смерти, ее смрад.

Наступит день, когда Беатрисия умрет, как умирает всякий смертный. Будет ли Мелани в тот день все еще в тюрьме? Или ее отпустят, она придет домой, проведет с мамой один вечерок, а наутро найдет ее мертвой в холодной постели, с мертвыми пустыми глазами, уставившимися в потолок? Туда, где во время ее мучительной смерти крепким сном спала ее дочь и даже не подозревала, что мать хочет позвать ее и увидеться в последний раз.

Мелани всегда хотелось верить, что смерть обойдет ее семью стороной, что мать станет исключением. Но сейчас она понимала, что это не так.

– Успокойся, Мелани, успокойся, – вновь и вновь повторяла Беатрисия. Ее тонкие руки, покрытые грубой мешковатой кожей, проводили по мягким волосам Мелани, пока та с застывшими на глазах слезами смотрела в уголок, где паук расправлялся со своей новой жертвой. Мелани с детства было интересно, что испытывают насекомые, когда понимают, что вот-вот погибнут. Теперь она могла проверить это на себе.

Они остановились.

Мелани услышала шум снаружи, затем шаги. Замок щелкнул. Открылась дверь. Глаза девушки успели привыкнуть к тьме, но, несмотря на то что стояла ночь, снаружи было светло от множества горящих факелов.

– Выходи, Беатрисия, – сказал Тоулин.

– Куда вы ее ведете? – спохватилась Мелани. – Где мы?

– Тебе не стоит этого знать. Мы привезли твою мать на разговор, тебя отвезут в другое место.

Мелани вновь разрыдалась и бросилась к маме, в то время как Беатрисия продолжала сохранять спокойствие. Со страхом и любовью она смотрела на свою дочь и вновь и вновь шептала:

– Все хорошо… Все хорошо…

Мелани не понимала, почему ее мать так спокойна. Словно знала, что с ними будет дальше.

– Я буду с тобой. Помни обо мне всегда, даже если… – Она вдруг замолчала.

– Если что? – Мелани подняла на нее блестящие зеленые глаза.

– Время вышло! – громко сказал Тоулин, схватил Беатрисию за руку и выдернул ее из объятий дочери с такой силой, что та чуть не упала на землю.

Не успела Мелани кинуться к двери, как вновь воцарилась тьма, хрустнул замок, и они продолжили свой путь в неизвестность.

Мелани сползла на пол, хныча, как ребенок. Из нее рвался истошный крик. Она жалела о своей глупости и жажде познаний вместе со справедливостью, которой все равно так сложно добиться. Ее руки и ноги зябли от холода ночи. Она старалась разогреть их теплом своего дыхания и вжимала холодный нос в колени.

Повозка вновь остановилась. Мелани услышала чей-то говор: один голос принадлежал Тоулину, а второй – неизвестному ей человеку.

Спустя какое-то время они вновь тронулись по бугристой, как решила Мелани, дороге, ибо трясти начало сильнее обычного. Она старалась удержаться на месте. Тряска прекратилась. Тоулин открыл дверь. На этот раз тьма снаружи была куда гуще.

– Выходи, – велел Тоулин.

Лишенная сил от моральных терзаний, Мелани едва стояла на ногах. Покачиваясь, она вышла наружу, вдохнула свежесть и почувствовала головокружение.