Елена Гарда - Книга III. Дар светоходца. Враг Третьей Ступени

Студенты испуганно загалдели. Карфаген упал в кресло. Савонарола откинул капюшон, с любопытством наблюдая за случившимся.

Спина Володара выгнулась дугой. Он засипел, повалился на левый локоть и без сил упёрся головой в пол. Из горла раздавался хрип, Глеб задыхался, будто каждый вздох давался ему с болью. Будто он учился заново дышать…

Кай размышлял не более секунды, он уже начал творить замораживающую Магна Кварту, как вдруг услышал шёпот Володара: «Спа-сибо… Ангара…»

В следующий миг серебристо-чётко прозвучало:

– Что вы, Мастер, сердце надо заслужить… – и в центр шагнула Панночка.

– Я требую расследования. Не верю.

В аудитории поднялся шум. Девочки сердито перешёптывались.

Муза и Карна кинулись обнимать Панночку, та улыбалась совсем детской улыбкой. Дед с Хорунжим аккуратно приподняли Володара и поставили его на ноги, поддерживая за спину. Тот никак не мог выровнять дыхание. Он еле стоял, цепляясь руками за их плечи, беловолосая голова была низко опущена. Кай заметил, что дед незаметно всунул в руку Володара носовой платок, тот поднёс его к лицу. В глазах Марика читалось смятение. Он колебался.

Савонарола неожиданно расцвёл.

– Пятеро, есть. Я открываю расследование по факту нападения на неофита Ангелину Вейко. Кто желает сообщить какую-то информацию, прошу ко мне на кафедру, – объявил Магистр и развернулся, собираясь уйти.

– А Острожский? – Муза Павловна преградила ему дорогу. – Он всё ещё под подозрением?

Губы Савонаролы превратились даже не в линию, а в точку.

– Свободен. Пока.

– Спасибо, Магистр. Вы так великодушны, – Муза кивнула.

– Мы всё выясним, кому пришло в голову подвергнуть насилию неофита Вейко.

За его спиной снова раздался серебристый голос:

– Выясните лучше, кому понадобилось ссорить неофита Вариводу с неофитом Острожским.

Савонарола взглянул на Панночку и вышел из аудитории.

Народ, мрачно поглядывая на семерых в центре, начал расходиться.

Кай обнимался с друзьями. Муза плакала, поглаживая его по плечу, дед бормотал «разберёмся, разберёмся». Карна молча улыбалась. Хорунжий поддерживал Володара.

Карфаген встал, кряхтя и приговаривая «что б я что-то в этом понимал…»

Аудитория почти опустела.

В полумраке стоял одинокий несчастный человек. Лицо его было белее снега. И если бы кто-то мог сейчас видеть его, он заметил бы на лице Марика смешанное выражение сомнения и тревоги.

На следующее утро, прежде чем умыться и проглотить кружку горячего горького кофе, долго стоя перед зеркалом, Кай никак не мог понять, что его так беспокоит. Всю ночь его мучали кошмары. Сам факт обвинения был ужасен, царапины на лице и руках отнюдь не добавляли баллов к утверждениям о его невиновности… Но было что-то ещё. Он смотрел на себя в зеркало и не знал, что не так.

Это уже было видно в зеркале.

Но он не знал что.

Всю следующую неделю Кай провёл в ожидании. Он старался сохранять спокойствие, и даже немного торжествовал в душе, будто виновника нападения на Ангелину уже нашли и осудили. Савонарола был худшим из возможных следователей, но другого не было. Кай в глубине души верил, что истина для Магистра всё же дороже.

Гелевейка на занятиях не появлялась, и её отсутствие стало постоянным предметом для обсуждений, в центре которых материализовалась Дарка Олефир. Очень вовремя выписавшись из больницы, она при всяком удобном случае снова и снова открывала прения в «клубе присяжных-заседателей» словами вроде: «Не стала бы считать нашего Магистра Савонаролу мерилом человеколюбия, но не станет же он умалчивать о ТАКОМ?» На последнем слове глаза Дарки становились огромными как озёра и такими же прозрачными.

Это поневоле раз за разом подогревало всё большую неприязнь к самому Каю. Все девичьи версии, оправленные всезнанием Дарки, сводились к многократному живописанию в красках появления истерзанной Гелевейки и заканчивались рождением очередной массы домыслов, нимало не приближающей искателей к истине. Более того, за ними не прослеживалось желания докопаться до фактов. Их взволнованные пересуды подстёгивала лишь одна неутомимая жажда – обсуждать, снова и снова. Смаковать преступление Кая Острожского и потери Ангелины Вейко. Со всеми мыслимыми и немыслимыми деталями. Благо оцарапанное лицо и руки никуда не делись и ежедневно подпитывали подозрения против него. Другого кандидата им просто не предложили. После нескольких безуспешных попыток убедить девушек хотя бы раз примерить логику к их фантазиям, Муза с Карной прекратили всякое общение с однокурсницами вообще и Даркой Олефир в частности.

К сожалению, о настоящем состоянии Ангелины никто ничего не знал. Марик Варивода по-прежнему не разговаривал с Каем. Но, хотя бы, больше не кидался в драку, а просто сидел в одиночестве в углу аудитории, опустив голову на стиснутые кулаки. Что варилось в этот момент в его голове угадать было нетрудно. Глаза Марика затопил тёмный гнев.

Некоторые фотоники всё ещё поворачивались спиной при виде Кая, сердито шипели, бросая на него косые взгляды. Дед, замечая подобные выходки, стискивал плечо Кая, мягко осаживая его, и спокойно повторял: «Не обращай внимания. Люди – они такие. Добра не помнят. И вообще мало соображают. Природа их такая. Не могут отличить правду от наговора. Потом они совершенно искренне будут считать, что были на твоей стороне». Муза добавляла: «Всё перемелется, мука будет. У тебя есть заботы поважнее. Попробуй сосредоточиться на Пути. Топчемся на месте».

Кай терпеливо кивал. Муза была совершенно права. Они не могли двигаться дальше. Дальше – был поиск раки. Поиск, ведьминский. Тот самый, что должен быть устроен семьёй Марика. Марик был связным между ними и Веремией. Но из-за выходки Ангелины, Марик больше не хотел знаться с Каем. Весь план висел на волоске. До «правильной луны» в Ночь Воронова Права оставалось совсем немного, хотя никто не дал точного срока. Нужно было срочно искать выход, нужно было убедить Марика.

Кай надеялся, что Марик где-то в глубине души верит в его невиновность, просто признать свою ошибку ему не даёт самолюбие. Кай решил попробовать снова и подошёл к нему на перерыве между парами, тот покраснел и отвернулся. Кай не собирался с ним заговаривать. Он положил перед ним лист бумаги с написанной строчкой: «Веремия уже назначила День Поиска? Когда?» и отошёл.

Марик несколько минут боролся с собой, не поворачивая головы и не обращая внимания на листок перед собой. Но потом голова его медленно повернулась, взгляд опустился. Ещё несколько минут Марик сидел неподвижно, и Кай мрачно наблюдал за его спиной. Потом Марик быстро встал, скомкал лист бумаги и направился к выходу, проходя мимо Кая. На секунду приостановившись, он монотонно произнёс: «Тебе надо, сходи и спроси», после чего отправил комок бумаги в корзину через весь класс.