Валерий Капранов - Эшафот под Новый год

– Я Анна Андреевна Соболевская, – представилась она в соответствии с дворцовым этикетом. – Художница, специализируюсь на скульптуре, графике и живописи, преподаю изобразительное искусство юным дарованиям. Кстати, это моя ученица Аня, очень талантлива, подает большие надежды в росписи фресок. Это новое направление в урбанистическом искусстве называется граффити. В ваших краях мы проездом. Мы не планировали здесь задерживаться и поэтому путешествуем налегке. А это наши верные спутники и проводники. Лису зовут Милица, а кота Вениамин…

Услышав, как Анна произносит его имя, Вениамин принялся чихать, словно у него разразился приступ аллергии. И тут она вспомнила, о чем он нас всех просил…

– Как-как, вы говорите его зовут? – переспросил слуга, намеренно делая вид будто не расслышал.

Повисла неловкая пауза. Анна растерянно с виноватым видом посмотрела на кота и перевела взгляд на слугу. Тот подал корпус вперед и замер в чутком ожидании – от чего стал похож на охотничью легавую, которая учуяла дичь, но пока еще толком не поняла, куда бежать и в каком направлении искать.

– Ве-ни-амин, – произнес вместо Анны кот, громко и по слогам, с ярко выраженным иностранным акцентом.

За время пути к поместью он так ловко поработал над своей внешностью, что теперь вместо привычного нам бойкого кота, представлял из себя обрюзгшего подслеповатого котяру с обвисшими усами и замусоленными бакенбардами. В общем, приложил все усилия для того, чтобы его не узнали. И я замечу, у него это недурно получилось.

– А скажите, любезный, – как бы невзначай поинтересовался у него слуга, – некий кот по имени Бенджамен, вам случайно не родственник?

Вениамин на секунду задумался, близоруко прищурился, словно хотел разглядеть его получше.

– Нет, – произнес он с налетом грусти и сожаления. – На этом свете я одинок, как перст. И об этом, как его там… Бенджамене, впервые слышу. А вы … простите, с какой целью интересуетесь?..

– Да, так… собственно, ни с какой, – пожал плечами слуга, но по тому, как забегали его глаза, стало заметно, что он что-то недоговаривает. – Просто, был тут когда-то на службе у его светлости один кот. Кстати, такой же как вы – тоже рыжий… Вот я и подумал, а вдруг он ваш родственник, мало ли – в жизни чего только не бывает. Уж больно сильно наш герцог скучает по тому котику. Иногда даже так сильно, что места себе не находит. Нет-нет да и вспомнит: как он там его любимый кот, где поживает, что поделывает, … не надумал ли случаем вернуться. Ведь он и для нас был всеобщим любимцем. Все здесь в нем души не чаяли. Но раз вы о нем никогда не слышали, то, к сожалению, вам этого не понять. Не принимайте мои слова на свой счет. Вы уж простите старого слугу за сентиментальность.

Тут он тихо всхлипнул и утер рукавом слезу, высморкнув в кружевную манжету.

– Ничего не могу с собой поделать… – выдавил из себя слуга. – Если бы вы только знали, как нам его не хватает, нашего милого Бенджамена…

По рассказам и байкам, которыми нас развлекал Вениамин, мы все знали, что в прошлом он несколько раз нанимался на службу к высокопоставленным особам и неким знатным господам. И с этим было связано немало забавных историй и курьезных случаев – что было вполне в его духе. В какие только переделки и авантюры он не ввязывался, но почти отовсюду ему удавалось выйти сухим из воды – причем, зачастую еще и с неплохим наваром. Вот только об этом герцоге Маркусе Лакруа он не обмолвился нам ни словом. Как-то странно все это и на нашего Вениамина не похоже. Хотя, возможно, на то была особая причина – о которой мы видно скоро узнаем.

Слуга заложил руки за спину и торжественным шагом провел нас в холл, минуя который мы попали в просторную галерею.

После теплого осеннего солнца здесь было заметно свежо, я бы даже сказала прохладно. Свет едва проникал в помещение. Высокие витражные окна были завешены кремовым воздушным тюлем, обрамленным тяжелыми бархатными портьерами пурпурового цвета, по краям которых шли оборчатые кружева. Ламбрекены портьер были подхвачены витыми золотыми шнурами со стеклярусом и кистями, как на гусарских аксельбантах.

Галерею специально затенили от прямых солнечных лучей. Сделано это было для того, чтобы уберечь развешанные здесь картины.

Если судить по полотнам и по роскошным золоченым рамам, в которые они были помещены, то можно было сделать вывод, что владелец поместья был тем еще коллекционером и ярым поклонником высокого искусства – потому как ни в чем себе не отказывал и не скупился на предметы роскоши.

Порядок, в каком содержалась коллекция, и то, как тонко сочетались между собой полотна, говорил о том, что его светлость обладает хорошим вкусом, а его увлечение картинами было не данью капризной моде, а его подлинной и ненасытной страстью.

– Ну, вот мы и пришли, – сообщил слуга, когда, миновав галерею, мы подошли к дверям обеденного зала.

– Приведите себя в порядок, – посоветовал он, хаотично жестикулируя от волнения. – Так… хорошо… Вы готовы?..

Он произнес это так, будто нам предстоял не обед (на который мы, между прочим, не напрашивались), а выход в зрительный зал, где нас ожидала нетерпеливая и требовательная публика, которую нам предстояло ее развлекать.

Убедившись, что мы готовы, слуга удовлетворенно кивнул, и перед тем, как доложить о нас герцогу, сам посмотрелся в большое зеркало, поправил парик, одернул камзол, разгладил расшитые золотом лацканы, убедился в безупречной белизне манжет и смахнул платком пылинки с узконосых туфель с невероятно огромными бронзовыми пряжками.

Озабоченность на его лице сменилась в миг на выражение лучезарного счастья и безграничного обожания. В этом новом перевоплощении он распахнул перед нами двери, вошел в обеденный зал, низко почтительно поклонился… и громко, торжественно, чуть ли не распев представил нас его светлости сочным, громогласным голосом.

Пока слуга объявлял его светлости кто мы такие, чем занимаемся и откуда прибыли, я осторожно выглянула из-за его спины, чтобы хоть краешком глаза посмотреть, что же там за герцог такой, перед которым все так лебезят.

Первое, что я увидела – это был огромный стол. Он стоял в середине обеденной залы и от края до края был загроможден салатницами, супницами, соусницами и разнокалиберными тарелками, и блюдами со всевозможной снедью. Перечислять все закуски и яства не стану, чтобы не утомлять вас и попусту не тратить ваше время. Да и к чему распалять ваш аппетит – кто знает, вдруг вы еще не обедали.

Но в виду вышесказанного слугой, я должна вам сообщить одну деталь – в самом центре стола среди гор спелых фруктов, корзинок с румяными булочками, круассанами и хрустящим хлебом, красовался огромный серебряный поднос с возлежащей на нем зажаренной на вертеле кабаньей тушей, украшенной дольками апельсина и лимона, кольцами репчатого лука и запеченными в меду яблоками.