Анка Штурм - Всемирный экспресс. Поезд ночных теней

По Всемирному экспрессу эхом разносились удары по металлу, потрескивание магических инструментов и возгласы тинкеров в цехе, но в голове у Флинн стояла тишина, будто её набили ватой. Этой ночью она ворочалась во сне, словно билась в схватке с врагом. Вот только она не понимала, кто этот враг – Фёдор, её тоска по Йонте или она сама.

Когда Флинн воскресным утром проснулась, поезд снова был в движении. Светлый и тихий день золотил рельсы, ведущие Всемирный экспресс вдоль границы национального парка.

Пегс храпела так громко, что снова уснуть Флинн не удалось. Как только она затыкала уши подушкой – в голове у неё раздавался гневный голос Фёдора. Лежать тут и слышать, как он её осуждает, было настоящей пыткой, поэтому она неохотно выбралась из постели и вышла из купе.

В ванной комнате в конце коридора Флинн пустила в ванну тёплую воду и выбрала на полке у окна большой синий кусок мыла. Пока автоматическая мылорезка строгала его в пенящуюся воду, Флинн глянула в запотевшее от пара окно.

– Ух ты! – воскликнула она в благоговейном восторге. Казалось, Всемирный экспресс, покинув тёмный дымный цех, въехал в какой-то совершенно новый мир: до самого горизонта тянулись украинские пейзажи, скупые и уже по-зимнему серые. Небо Польши ещё светилось прохладной ясностью, а тут над миром висело плотное мутное одеяло облаков. Приглушённый утренний свет серебрил отдельные крошечные точки снега, стремящиеся к земле холодными кристаллами.

По-прежнему глядя в окно, Флинн забралась в ванну. Она не ожидала, что сразу после смены колеи начнётся зима. С другой стороны, она до сих пор никогда не уезжала так далеко, чтобы связывать какие-то определённые ожидания со странами, по которым проезжал экспресс.

Когда Флинн спустя двадцать минут полностью одетая вернулась в купе, Пегс уже встала и рылась в шкафу в поисках особо яркой одежды для выходного дня на украинском вокзале.

– Батик или звёздное небо? – спросила она, держа на вытянутых руках две футболки, которые, по мнению Флинн, выглядели почти одинаково и одинаково не годились для неожиданно холодной погоды за окном.

– Что-нибудь шерстяное, – предложила Флинн и погладила себя по пустому животу: – Посмотрю-ка, что там Рейтфи сегодня наколдовал. – Она догадывалась, что в ней говорит не столько голод, сколько переживания прошлой ночи, и тем не менее присоединилась к группе старшеклассников, двигающихся в сторону столовой.

Там сквозь стеклянную крышу падал рассеянный солнечный свет. Окна блестели как свежевымытые, а на столиках по обе стороны от прохода в графинах, как всегда, сверкала чистейшая ледниковая вода.

Флинн казалось, что она двигается под водой. В вагоне стояла колдовская тишина, потому что в этот ранний час даже перед воскресными прогулками ещё почти ничего не происходило. Когда Флинн шла по столовой, там, смеясь, беседовали несколько второклассников. За столом прямо около стойки самообслуживания сидели трое учителей: Даниэль, маленький преподаватель боевых искусств итальянец синьор Гарда-Фиоре в своём обычном спортивном костюме и преподаватель поведения Берт Вильмау. Сегодня на нём опять был изрядно севший свитер (на этот раз розовый с тремя тигрятами вместо двух), в рукав которого он засунул так называемый список палочек , отмечавших дисциплинарные проступки учеников. Перейти в следующий класс можно, лишь набрав не больше десяти палочек (что означало значительные проблемы для Касима).

– Привет!

Флинн вздрогнула. Рядом со стойкой стоял Фёдор, накладывая себе в тарелку пшеничный хлеб и сало. Он никогда не ел в столовой вместе с павлинами. Встретив его враждебный взгляд, она поняла, что это его собственное решение.

В несколько секунд её душевный покой испарился.

«Я буду просто игнорировать Фёдора, – решила она. – Или, может, поздороваться? Сказать ледяным тоном «привет». Как это сделала бы Гарабина».

Она застыла с тарелкой омлета в руках.

«Как Гарабина?! Серьёзно?!»

Пронзительный крик вырвал её из размышлений. Вздрогнув, она обернулась. Вильмау, выскочив из-за стола, указывал в её направлении, словно на внезапно появившегося миространника.

– Вот она! – кричал он. – Спросите её, Даниэль! Она тоже его видела, ну же, спросите! Спросите!

Флинн в растерянности огляделась вокруг. Вильмау что, говорит о ней?

– Да, – саркастично пробормотал Гарда-Фиоре, – спросите эту пичужку, Даниэль.

Даниэль сидел спиной к Флинн. Его каштановые волосы были ещё взлохмачены с ночи, а плечи поникли. Не вставая с места, он обернулся, чтобы понять, на кого указывает Вильмау, и изменился в лице – так, словно то, что рассказал ему Вильмау, наверняка правда только потому, что в этом замешана Флинн.

– Я ничего не сделала! – громко попыталась защититься она.

В вагоне тут же стало тихо. За столиком в конце вагона из рук Якуба со звоном упал хлебный нож. Флинн чертыхнулась про себя. И когда уже она перестанет выделяться из толпы?!

Даниэль вздохнул.

– Флинн, прошлой ночью ты ходила по коридорам спальных вагонов? – спросил он тоном, в котором слышались то ли весёлость, то ли растерянность – Даниэля никогда не поймёшь.

– Не-е-ет, – протяжно солгала Флинн. Затылком почувствовав колючий взгляд Фёдора, она призналась: – Ну ладно, да, ходила, но недолго. – В мыслях она прокрутила список правил поведения в поезде, который две недели назад вслух читала мадам Флорет, и привела веский довод: – Я ходила в туалет. Это не запрещается. Я только хотела…

– А по пути туда, – спокойно перебил её Даниэль, – ты не заметила ничего странного? Может, какую-то тень?

– Тень? – вырвалось у Флинн. Ей словно посредством электромагнитных колебаний передалось напряжение стоявшего у неё за спиной Фёдора. Вчера ночью она обманула его. Признайся она сейчас, что испугалась не остановки поезда, а чего-то другого, – и их дружбе уж точно конец.

– Тень, – беззвучно повторила Флинн. – То есть их ведь по ночам уйма, разве нет?

Вильмау вскинул длинные руки, словно марионетка собственной паранойи.

– Где тень – там и тело, которое её отбрасывает! – выкрикнул он, впившись во Флинн напряжённым взглядом, готовый, казалось, сейчас же схватить её и вытрясти из неё всю правду.

У Флинн перехватило горло. Оно совершенно пересохло: ведь хуже всего было то, что Вильмау прав. Но признать этого она не могла… не могла, пока за спиной стоял Фёдор. Не могла, потому что буквально слышала, как пошёл обратный отсчёт времени их дружбы.

– Мне очень жаль, – сказала Флинн, и ей действительно было жаль. – Но прошлой ночью я ничего такого не видела. Никакой тени.