Марина Александрова - Соль. Время любить

«Ортис устоял. И не было в городе дома, которого не коснулась длань Двуликого; человека, которому не пришла бы на помощь Соул. Жизнь не сдалась, хотя, казалось, смерть ждет ее поражения у каждого порога. Правитель Аттавии не счел нужным прийти на помощь городу, от которого отвернулись боги, а дитя Двуликого Бога осталась с нами в этот темный час».

Последние строки истории ясно говорили о том, что описанное не сказка. На протяжении полугода город был закрыт от остального мира. Правитель тех времен запретил поставлять туда товары, пищу, медикаменты. Город оказался отрезан от цивилизации. Был дан четкий приказ никого не впускать и не выпускать оттуда. Неужели эта история и правда о Соль?

Не успел Рейн додумать эту мысль, как на последнем листе бумаги увидел изображение девушки. Она стояла у самого края крепостной стены. Обычно иллюстрации таких историй красочные и яркие, главные герои всегда в нарядных дорогих одеждах, а тут… Она смотрела на простертый внизу город с нескрываемой печалью во взгляде, ее густые темные волосы были собраны в растрепавшийся на сильном ветру хвост. Одежда темная, какие-то нелепые, потертые и явно большего размера, чем надо, брюки и рубашка. А внизу, у самой стены, горел погребальный костер для тех, кому помочь она так и не смогла. Он не мог не узнать черт ее лица, пусть и видел ее лишь однажды. И этот взгляд, словно она молчаливо оплакивала кого-то очень близкого ей.

«Ты совсем не знаешь ее», – часто говорил ему Трэй, а он всякий раз вспыхивал, точно пламя на ветру. Эти слова задевали его. Он ревновал? Возможно. Но, пожалуй, именно сегодня он впервые задумался над этим под другим углом. А что он знает о ней? Сколько ей на самом деле лет? Что видели эти древние глаза, принадлежащие, казалось, совсем юной девушке? Каким было бы его сердце, проживи он столько же лет, испытав то же, что и она? Имеет ли это значение в свете того, что он желает ее? Сможет ли он сохранить свою решимость, если как следует задумается над этим?

– Вопросы… почему, когда дело касается тебя, я никогда не знаю, каким будет ответ? – тихо спросил он у нарисованной на пожелтевшем листе девушки, что вот уже не первое столетие тихо плачет над погребальным костром.

– Итак, белошвейки мои, отложим иглы ненадолго, есть дела поважнее, – стоя рядом с кроватью Терезы, сказала я. – Кто знает, какие? – посмотрела я на своих два с половиной студента.

Несмотря на то что девушка очнулась, выглядела она слабой. Что, собственно, и немудрено, учитывая, сколько она лежала без движения и нормального питания.

Студенты смотрели на меня так, словно вчера на свет родились. Эти наивные и милые глаза, трепет ресниц, ощущение, точно я больную в коровник привезла.

– Ну же, – милостиво подбодрила я своих буренок.

– Нужно осмотреть ее, – выдала Лил, заслужив завистливый взгляд своего товарища, наивно-добродушный от Кита и поощряющий – мой.

Я милостиво разрешила оборотнице действовать. На самом деле своим даром я уже все проверила и была спокойна за девушку, но ведь и студентам нужна практика. Так что пусть уж потерпит немножко.

Лил решительно приблизилась к кровати, одним резким движением сорвала с Терезы одеяло, и, будь я проклята, она начала ее осматривать. В этот момент я почувствовала себя зрителем в театре абсурда. То есть все участники постановки что-то там понимают, одна я не при делах. Даже Кит – и тот с умным видом пялится на больную.

– Что ты делаешь? – между делом спросила я, когда Лил все же соизволила измерить пульс у больной.

– Провожу осмотр, – как ни в чем не бывало заявила она.

– На предмет чего, я стесняюсь спросить? Думаешь, у нее какая-то деталь отпала, пока она тут лежала?

– Нас так учили осматривать людей, – с готовностью ответила она. – Она человек, и я не могу определить ее состояние, опираясь на свои ощущения, – наминая пациентке живот, поделилась Лил.

Я устало прикрыла глаза. Почему-то заломило виски. Что за дурдом тут творится? Первым желанием было вломить оборотнихе по хребтине, благо посох был неподалеку. Желание было острым – должно быть, так себя чувствует алкоголик в завязке.

– Я начинаю новую жизнь, новую жизнь, новую жизнь, – все еще с закрытыми глазами продолжала шептать себе под нос я до тех пор, пока не смогла вновь ровно дышать.

– Что? – осведомилась девушка.

– Первое, что тебе стоит проверить у пациента, который вышел из такого состояния, – это его реакции и рефлексы…

– Что такое рефлексы? – поинтересовался Джарред, возвращая меня на грешную землю, так и не дав мне стать хоть немного лучше согласно плану.

– Отдохни, милая, – погладив больную по щеке, я тут же погрузила ее в глубокий оздоровительный сон, подкрепив свое действие еще одной частицей собственной силы. – За мной, – уже сквозь зубы процедила я, обращаясь к своим недорослям. Легко подхватила посох и направилась к выходу из комнаты. За моей спиной послышался возбужденный шепот, но бунтовать в открытую никто не решился.

А уже спустя двадцать минут двое оборотней переминались у окна столовой, смотря на то, как я привязываю Кита к стулу.

– Доставайте тетради, поганцы, – фыркнула я, связывая внучка.

– Ну почему я? Ошиблись-то они, – проныл Кит.

– Потому что, не ровен час, папашей станешь, а писать толком до сих пор не научился.

– Я зарисую, – с готовностью согласился Кит.

– Рисуешь ты и того хуже, – фыркнула я, не став добавлять, что в этом-то он точно весь в меня. – Итак, любители подглядеть, у кого что и где выросло, – поднимаясь на ноги и ставя на стол предметы, что любезно материализовал для меня мой дом, сказала я. Первым появился молоток, за ним – тонкая длинная игла и горящая свеча. – Узнаем же, что это за хрень такая – условные и безусловные рефлексы и на кой демон Двуликий их придумал, – с нездоровым блеском во взгляде изрекла я. – В этом нам любезно согласился помочь этот маленький ленивый мальчик, который никак не может выучить алфавит, чтобы писать, не подглядывая в шпаргалку.

Кит нервно сглотнул, оборотни переглянулись. Думаю, этот урок они запомнят если не на всю жизнь, то надолго уж точно.

И хотя я прекрасно понимала, что, вероятно, никто из них не виноват в том, что случилось с этим миром, но больно мне было все равно. Все знания, что мы веками, точно ненормальные муравьи, стаскивали в одну кучу и хранили для них, стали вдруг никому не нужны. Настолько не нужны, что лечатся они теперь только магией, чтобы болезнь просто выгорала под действием силы или подножными травами. А люди? Их и вовсе лечат как придется. Есть старые рецепты от самых распространенных заболеваний, например, чтобы сбить жар, обезболить, против кашля и простуды. Ну и так, кое-что от кое-чего. Элементарные операции, где если ты не магически одаренное существо, то непременно отбросишь копыта от послеоперационных инфекций, прости меня Двуликий. К чему им знать о каких-то там реакциях организма у пациентов, которые выходят из комы? Зачем? Из нее никто и никогда не выходит! Как только Тереза-то продержалась?!