Дмитрий Казаков - Солнце цвета льда

На джонках заметили, что корабль варваров остановился, с их стороны донеслись возбужденные крики. Поползли вниз паруса из циновок, перекосились, чтобы поймать встречный ветер, и ханьские суда двинулись против течения, расходясь в разные стороны, пересекая курс друг другу.

Два едва не столкнулись, крики стали громче, и Ивар презрительно усмехнулся.

Эриль начертил особенно сложную руну, составленную чуть ли не из десятка обычных, выкрикнул что-то, и драккар тряхнуло так, словно йотун пнул его в днище. Заскрипели доски, один из дружинников вскрикнул, и мир вокруг начал выцветать, терять краски и движение жизни.

Ивар еще успел подумать, что что-то идет не так, как в предыдущие разы, а в лицо ударил ледяной, свирепый ветер, так похожий на тот, что веет над скованными стужей просторами Нифльхейма.

Дыхание замерзло в глотке, затвердели выступившие на лбу капли пота.

С ближайшей джонки пустили стрелы, но они не долетели до драккара, шлепнулись в воду. Ветер усилился, за бортами возник туман, затянул все вокруг, и Ивару показалось, что они падают, стремительно несутся в бездну, способную поглотить Янцзы целиком.

Попытался шевельнуться и не смог, словно хворь, поразившая левую руку, охватила все тело. Почувствовал себя угодившей в смолу пчелой, обреченной на вечное заключение в янтарной гробнице.

Туман пронизали тысячи искр, белых, желтых и синих, устремились в разных направлениях. От их сверкания заболели глаза, примерещились надвигающиеся со всех сторон громадные черные фигуры. Ветер стал еще сильнее, Ингьяльд, невероятным образом преодолевая его напор, продолжал рисовать, и руны у него получались огромными, цветастыми…

Тишина ударила по ушам с такой силой, что Ивар покачнулся.

Внизу плеснуло, пропихнул воздух в окостеневшее горло, и почувствовал, что тот не совсем такой, как в Мидгарде, обладает тонким, едва уловимым вкусом вроде того, что бывает у старого меда или вина.

– Ух ты! Где это мы? – воскликнул один из молодых воинов.

Драккар, покачиваясь, плыл по реке, берега ее были неестественно ровными, а вода – сине-фиолетовой. Справа виднелся холм, на вершине которого поднимался мощный забор, над ним торчали золоченые крыши, влево уходила равнина, усеянная валунами и глыбами льда.

Напоминала Нифльхейм, но выглядела куда приятнее.

Намного интереснее было смотреть вверх – по блеклому небу бежало бледное солнце, а за ним катился клубок черного меха, отдаленно напоминавший хищного зверя; в вышине темнели огромные узловатые ветви, и зеленела чудовищная крона Лерада, Мирового Ясеня.

Многоцветным росчерком казалась необычайно широкая, яркая радуга.

– Вряд ли в Йотунхейме, – сказал Ивар. – Ингьяльд, ты чего молчишь?

– Я… это, ну… – бледный эриль оглядывался, глаза были вытаращены, в них читалась растерянность.

За время этого разговора солнце провалилось за горизонт, на миг в небе появился огромный конь, с серой гривы которого падали капли воды. На востоке выскочила луна, огромная, точно панцирь исполинской черепахи, за ней поплыло черное облачко, очертаниями похожее на волка.

Ночное светило, как и дневное, двигалось с неимоверной скоростью.

Не успели на него наглядеться, как склонилось к закату, проскакал похожий на первого конь, но с розовыми боками, и вновь явилось солнце, а за ним – клубок черного меха.

Драккар же, несмотря на то, что в борта били волны, не двигался, стоял на месте, словно его держали подводные твари.

– Эй, Ингьяльд, очнись! – Ивар потряс эриля за плечо. – Где мы? Что это такое?

– Ты еще не узнал? – голос ученика Арнвида дрожал, как овечий хвост. – Ивинг – река, где проходит рубеж меж богами и турсами; воды ее не застынут вовек, льдом не оденутся…

– Хримфакси конь сумрак несет над богами благими; пену с удил роняет на долы росой на рассвете, – подхватил конунг, глядя в небеса, где вновь появился конь с серой гривой и темной шкурой.

«Речи Вафтруднира» слышал множество раз, знал чуть ли не наизусть.

– Да, это он, – сказал Ингьяльд, – а мы на реке Ивинг, между владениями асов и хримтурсенов…

Ивар перевел взгляд туда, где золотились над забором крыши домов, только сейчас оценил, насколько они высоки и изящны, из каких громадных глыб камня сложена ограда.

– Это… Асгард? – спросил он.

Эриль кивнул.

Короткая ночь вновь уступила место дню, и со стороны блистающих крыш донеслось женское пение. Взметнулись в небо белые, тонконогие кони, закачались в седлах изящные всадницы, чьи волосы отливали золотом. Поднялись в зенит, туда, где солнце пыталось удрать от волка, сверкнули искорками, и сгинули, пропали из виду.

– Валькирии… – прошептал Ивар, сжимая кулаки. – А там Вальхалла… может быть, сойти на берег?

До выстроенного хримтурсеном-каменщиком забора, если верить глазам, недалеко, а за ним палаты, где пируют друзья, павшие недавно или много лет назад, во время походов в дальние земли и в схватках у родных берегов.

Конунг Хаук Лед, убитый в Миклагарде…

Вемунд Боров, погибший в знойной пустыне серков…

Торир Топор в Глазу, чья могила в Бретланде…

Эйрик Две Марки, не вернувшийся из Гардарики…

И те, кого похоронили в этом походе…

Может быть, повести драккар к берегу, подняться по склону холма? Но как встретят соратники конунга, не убитого в славном бою, а попавшего в чертоги Одина с помощью искусства эриля? Не сочтут ли трусом, бежавшим от невзгод и испытаний, что ждут всякого живущего?

– Время тут идет иначе, и все другое, не такое, как у нас, – сказал Ингьяльд, и Ивар встряхнулся, отогнал наваждение.

Он не один, за ним дружинники – сплошь молодые парни, и стыдно будет оставить их без вожака. Да и всякая попытка увильнуть от выпавшего при рождении жребия столь же глупа, сколь мечтания лягушки, захотевшей встать вровень с быком.

Что тебе суждено, то и будет, хоть из штанов выпрыгни.

– Что иначе, я заметил, – сказал Ивар. – Мы сможем сами, без помощи богов выбраться отсюда?

– Я попробую, – пообещал эриль.

– Пробуй, – конунг повернулся к дружинникам, пробежал взглядом по ошарашенным лицам. – А вы чего рты распахнули, глаза выпучили? Где бы мы ни были, на небесах или в пасти Хель, есть надо! А ну развязывай мешки, открывай кувшины – пора завтракать.

Воины заулыбались, задвигались, начали доставать припасы, заработали крепкие челюсти, над кораблем потек запах вина, жареного мяса. Кто-то вышвырнул кость за борт, та с бульканьем канула в сине-фиолетовую воду, и река Ивинг поглотила ее так же равнодушно, как обычный водный поток.

Ивар сам пригубил из кувшина, принялся за холодную курицу, время от времени поглядывая в сторону Ингьяльда.

Тот поначалу стоял, обхватив голову руками, словно боялся, что та соскочит с плеч и убежит, затем присел на лавку и принялся ожесточенно чиркать ножом по борту, рисуя и стирая руны. Бормотал что-то, ярился, закусывал нижнюю губу, выпучивал глаза и драл волосы из шевелюры.