Марина и Сергей Дяченко - Шрам

И тогда, подняв тоскливые глаза на предстоящий ему путь над пропастью, он решился.

Решился, поспешно отступил, несколько театральным движением схватился за грудь. Дернулся, будто в конвульсии; зашатался и, ловко спрыгнув с бревна, замертво повалился на землю.

Подергиваясь в куче прошлогодних листьев, Эгерт лихорадочно вспоминал признаки страшных болезней, о которых он когда-либо слышал – падучая, припадки… Хорошо бы, чтоб пена на губах – но во рту было сухо, как в брошенном колодце, и недостаток симптомов пришлось восполнять совсем уж немыслимыми телодвижениями.

Удивление и смех на той стороне сменились криками ужаса; первым подбежал тот подросток, которому Эгерт доверил жеребца. Светлое небо! От стыда и унижения у Солля заложило уши, но выбора не было, и он бился, подобно выброшенной на берег рыбине, хрипел и задыхался, пока капитан с Карвером и Дроном не обступили его со всех сторон. Минут десять его приводили в чувство – тщетно; стиснув зубы и закатив под лоб глаза, Солль старательно изображал покойника – только если настоящие покойники в таких случаях остывают и покрываются синевой, то Эгерт был горяч и красен – от ни с чем не сравнимого, жгучего стыда.

Встревоженный внезапной болезнью лейтенанта Солля, капитан немедленно отослал его в город. Он хотел было дать сопровождающего, но Эгерт сумел отказаться; капитан подумал про себя, что и в тяжелой болезни Солль проявляет редкостное даже для гуарда мужество.

Отец Солля взволновался не меньше капитана; едва Эгерт успел стянуть сапоги и повалиться в кресло, как в дверь его комнаты постучали – вежливо, но твердо. На пороге обнаружились Солль-старший и невысокий щуплый человечек в сюртуке до пят – доктор.

У Эгерта не было другого выхода, как сквозь зубы пожаловаться на недомогание и дать себя осмотреть.

Врач весьма обстоятельно обстучал его молоточком, ощупал, прослушал, едва ли не обнюхал; потом долго и вопросительно заглядывал Эгерту в глаза, оттянув при этом его нижние веки. Все так же сквозь зубы Эгерт выдавливал ответы на очень подробные вопросы, некоторые из которых заставляли краснеть: нет, не болел. Нет. Нет. Прозрачная. Каждое утро. Раны? Может быть, несколько пустяковых царапин. След на щеке? Несчастный случай, и уже совсем не беспокоит.

Солль-старший нервничал; руки его так мучили одна другую, что грозили истереться в кровь. Пожелав заглянуть Эгерту в глотку, врачеватель едва не оторвал ему язык; потом вытер руки о белоснежную салфетку и, вздохнув, порекомендовал обычное средство поставленных в тупик докторов: кровопускание.

Через минуту в комнату был доставлен большой медный таз; лекарь раскрыл черный саквояжик, откуда явились на чистую скатерть сияющие, как весенний день, скальпели и ланцеты. Звякнули в ящичке маленькие круглые банки, старая управительница притащила свежую простыню.

Все эти приготовления вгоняли Эгерта в глухую черную тоску; временами ему казалось, что лучше было бы вернуться на маневры. Отец, обрадованный, что может хоть как-то помочь захворавшему сыну, заботливо помог ему снять рубашку.

Приготовления были закончены. Впрочем, когда Солль увидел деловитое лезвие в неумолимой лекарской руке, как-то само собой выяснилось, что кровопускание не состоится.

– Сын мой… – пробормотал отец растерянно. – Светлое небо, вы действительно очень больны…

Забившись в угол, с тяжелым подсвечником наперевес, Эгерт тяжело дышал:

– Не желаю… Оставьте меня в покое…

Старуха-управительница задумчиво пожевала губами; на пороге комнаты встала бледная пожилая женщина – Эгертова мать.

Оглядев присутствующих и еще раз оценивающе взглянув на Эгерта – а тот был голый до пояса, круглые мышцы рельефно выдавались, натягивая чистую кожу – доктор печально пожал плечами:

– Увы, господа…

Инструменты вернулись в саквояж; растерянный Солль-старший тщетно пытался вытянуть из врачевателя хоть что-нибудь в объяснение его «увы»: означает ли это, что дела Эгерта совсем уж плохи?

Собравшись и снова взглянув на Эгерта, доктор покачал головой и произнес, обращаясь более к кабанам на гобеленах, нежели к семейству Соллей:

– Молодой человек… Хм… В значительной степени здоров. Да, господа… Но если молодого человека что-то беспокоит… Это не медицинская проблема, любезные господа. Не медицинская.

Светлое небо! Мужественный Харс, покровитель воинов, как ты допустил это?

Лейтенант Эгерт Солль был смертельно уязвлен, и раненое самолюбие его горестно стонало. Самым странным и неприятным оставалось то, что гордость Эгерта была задета не снаружи, а изнутри.

Битый час он простоял перед зеркалом, производя уже собственное врачебное дознание. Из зеркальной глубины на него смотрел все тот же давний знакомец Солль – серо-голубые глаза, светлые волосы и поджившая царапина не щеке. Будет шрам, решил Эгерт, проводя по отметине пальцем. Отныне у Эгерта Солля появится особая примета. Что ж, шрам на лице мужчины – скорее доблесть, нежели изъян…

Он подышал на зеркало и поставил косой крестик в запотевшем от дыхания кружке. Отчаиваться рано; если все, происходящее с Эгертом, болезнь, то он знает верный способ излечиться.

Сменив полотняную рубашку на шелковую и не слушая доводов расстроенного отца, Эгерт отправился прочь из дому.

Любому гуарду известно было, что жена капитана, красавица Дилия, благоволит лейтенанту Соллю. Оставалось загадкой, почему об этом до сих пор не знал сам капитан.

Визиты к Дилии доставляли Эгерту удвоенное удовольствие, потому что, тешась в жарких объятиях капитанши, он наслаждался также риском и сознанием собственной дерзости. Особенно ему нравилось целовать Дилию, заслышав шаги капитана на лестнице – ближе, ближе… Солль прекрасно понимал, что произойдет, ежели капитан, порядочный ревнивец, обнаружит в кружевной постели Дилии своего лейтенанта. Железные нервы красавицы не выдерживали, когда вечно исполненный подозрений муж стучался к ней в спальню; Эгерт смеялся и, смеясь, выскальзывал в окно, а то и в трубу камина, прихватив на ходу одежду. И ни разу, ни единого разу проклятая бестия Солль не уронил ни пуговицы, ни пряжки, не свалился с подоконника, не наделал шуму… Обмирая, Дилия слышала одновременно шорох под окном и грузные шаги мужа у самой кровати – и опять-таки ни разу бдительный капитан не учуял близ супружеской постели даже запаха чужого мужчины.

Визиты к Дилии всегда окрыляли Солля – именно у нее на груди он рассчитывал теперь исцелиться от странной напасти.

Вечерело; Эгерту по-прежнему неприятны были сумерки, но мысль о грядущем блаженстве помогла ему преодолеть себя. Горничная, как водится, была подкуплена; Дилия, чья красота прикрывалась лишь ажурным пеньюаром, встретила Солля широко открытыми глазами: