Марина и Сергей Дяченко - Скрут

А она, Илаза, мечтала быть похожей на сестру. Как ей хотелось влюбиться! Долго, очень долго не получалось – а потом захватило дух, она угодила в какой-то шальной вихрь, угар… Игар… Алтарь. Костяной шарик на подлокотнике материного кресла. Дом, в котором умерла Ада… Защелкивается дверца – но зверек уже вырвался, оставив на прутьях кровь и лоскутки кожи. Потому что я люблю тебя, мама… Мама…

Солнце село. Уже село солнце; почему же все не кончается и не кончается лес?!

Она побежала. Налетая на стволы, падая и поднимаясь снова. Стрела не знает обратного хода… Цель – это продолжение стрелы… Жить… Игар – продолжение Илазы… Ада была продолжением матери и потому погибла. Вперед… Расступайся, лес, расступайся…

Лес расступился. Илаза споткнулась и упала на четвереньки.

Даже в полутьме ей не надо было приглядываться – овраг сочувственно поводил ветвями, бессмысленно шумел ручей, и наползала, выбиралась из оврага ночь…

Стрела, чей наконечник застрял в оперении. Змея, удивленно уставившаяся на собственный хвост.

Она не заплакала. У нее больше не было слез.

…Провинция Ррок велика и многолюдна. В провинции Ррок полнымполно женщин – юных и старых, тучных и стройных, белокурых и рыжих, черноволосых и совершенно седых. Армия женщин, муравейник женщин, нашествие женщин; их больше, чем мужчин, девчонок и старух, вместе взятых. У каждой третьей в волосах можно найти оттенок меди – при желании, если очень захотеть его увидеть. И уж конечно, никто из них не обнажает на людях спину, открывая взору родимое пятно в виде ромба…

Крепкий немолодой человек, чью голову украшала высокая войлочная шляпа без полей, скептически оглядел огромную груду кирпичей, занявшую собой целый угол просторного двора. Покачал головой:

– Что ж ты скинул их, как попало? А в штабелек, в штабелек кто уложит? Киска?

– Так возница торопился, – глухо ответил работник. – Сбрасывай, сказал, а то мне ехать надо…

Обладатель войлочной шляпы почесал под носом:

– Так, это… я вознице не за то заплатил. А ты, лодырь криворукий, не получишь, пока не уложишь ровнехонько, штабельком… Чтоб красиво. Чтобы брать сподручнее… Пошел, говорю. Пошел работать.

Работник, дочерна загорелый парень в перепачканных глиной штанах, облизнул запекшиеся губы и молча вернулся к кирпичной груде.

Войлочная шляпа неторопливо вернулась в дом. Дом – весьма примечательное строение – стоял на перекрестке двух больших дорог и имел с фасада вывеску «Колодец для жаждущих». По случаю рабочего утра жаждущих в обеденном зале было всего трое, и Гричка, придурковатая помощница кухарки, вполне справлялась в одиночку. Прикрикнув на нее для порядку, обладатель шляпы вернулся на заднее крыльцо и вытащил из кармана куртки маленькое зеленое яблоко.

Работник ворочал кирпичи. Спина его сделалась совсем уж черной от пыли – капли пота, скатываясь, оставляли на ней серые дорожки. Обладатель шляпы надкусил свое яблоко; за его спиной скрипнули доски крыльца.

– Во как, – заметил хозяин, не оборачиваясь. – А я, дурак, думал троих нанимать.

Кухарка – а именно кухарка и вышла сейчас на крыльцо, больше некому – задумчиво хмыкнула:

– Все они… У меня первый муж тоже вот, за утреннюю чарку шелком ложился, что угодно готов был… А потом надерется к вечеру – скотина скотиной. Этот хоть тихий…

Работник, не рассчитав поднял зараз слишком большую ношу – и упал, выронив кирпичи, болезненно охнув.

– Побьет, зараза, – хладнокровно предположил обладатель войлочной шляпы. – Перебьет товар.

Кухарка усмехнулась:

– Откуда еще силы берутся… Эдакий запой. Уж больше недели… не просыхает… Тут здоровый мужик загнется – а это пацан, у меня старший сын поздоровее будет…

– Ты, это, – невесть почему забеспокоился обладатель шляпы. – Хорошего вина не давай ему. Неча переводить… Сколько в него входит? Прежде чем отвалится? Полбочонка, нет?

Кухарка презрительно усмехнулась:

– Стану я… Полбочонка… У меня Гричка табака ему… добавляет… Так он двух кружек падает и спит.

– Кабы все работники так, – обладатель шляпы выплюнул попавшегося в яблоке червяка. – Чтобы всей платы – две кружки…

– Так надолго ж не хватит, – пророчески заметила кухарка. – Не хватает их… Этот уже вчера… Не к аппетиту сказано, но всю каморку свою облевал! Не жрет ничего, так желчью… Гричка ругалась-ругалась… У меня первый муж как свечка сгорел…

– Пьянь, – проронил обладатель шляпы с отвращением. – Пьянь и есть.

Тощий яблочный огрызок улетел в траву.

…Он потерял бездну времени, но сейчас он встанет. Встанет и пойдет… Ну до чего плохо.

Дубовый стол поднялся на дыбы и больно стукнул Игара по лбу. Как вчера. Вчера он так и заснул – неся на лице грязную столешницу. Длинная, длинная жизнь. Отвратительное пойло, без которого, однако, еще хуже. Как муха, которую Гричка накрыла стаканом – нечего биться в прозрачные стенки. Сложи крылышки…

Игар, встань. Встань!!

– …не давать в обеденном зале!.. Волоки его теперь… Сама волоки, коли такая дура…

Заплеванный пол. А проснется он на сене – в той самой каморке, где занавешено тряпкой окно. Занавешено, закрыто от взгляда звезды Хота…

Он поднял голову; мир сворачивался черным жгутом и куда-то уползал, ускальзывал по кругу, по кругу… Что-то еще булькает в глиняном стакане, что-то темное, маслянистое плещется на дне…

Не пей. Ну какой ты мерзавец… Не пей, не сдавайся… Не пей же… Вставай, скотина!!

Перепуганная физиономия Грички. На кого это орет вдребезги пьяный работник?..

Он сделала глоток – и провалился в яму без дна.

«Ищи; ты найдешь ее, как в темноте находят маяк. Она не похожа на прочих женщин; в больших городах ты найдешь ее скорее, нежели в глухих поселках, однако и в поселках ищи. Ищи скорее».

Он потерял бездну времени. Его звезда встает теперь позже и поднимается ниже, а провинция Ррок велика, и дороги спутались в ней, как требуха в животе великана. Его ноша гнет к земле, а разделить ее не с кем.

– …Отдай! Отдай, слышишь!.. Не трогай, отдай!!

Девочка несмело заглянула в палисадник; Лиль, всклокоченная, как метла, металась между своими малолетними дядьями, которые, став треугольником, хладнокровно перебрасывали из рук в руки пеструю куклу с большими ступнями, такую же встрепанную, как Лиль.

– Отдайте! Я… Я… А-а-а!

Лиль ревела. Девочка и раньше становилась свидетельницей перебранок и даже потасовок между своими новыми родственниками, однако такого нахальства мальчишки прежде себе не позволяли; она удивилась, почему это Лиль не бежит с жалобой к матери. Почему-то любое обращение ко взрослым за помощью здесь считается ябедничеством…