Коллектив авторов - Большая война России: Социальный порядок, публичная коммуникация и насилие на рубеже царской и советской эпох

В последнее время историки неоднократно предпринимали попытки заново переосмыслить события XX века, взяв за точку отсчета его истоки. При этом все чаще первая четверть века рассматривается как сплошной конгломерат революций и вооруженных восстаний, региональных войн и мировой войны, порожденных ими вооруженных конфликтов и гражданских войн. Очевидно, в эту эпоху высвободился заряд насилия, были силой перемещены массы населения и опробованы стратегии уничтожения, которые впоследствии, ввиду пошатнувшихся государственных структур и неустойчивости нового международного миропорядка, можно было лишь частично усмирить. Таким образом, 1914 год знаменует собой узловую точку, в которой достигли апогея и разгорелись прежние конфликты и одновременно были заложены новые, оставившие долгий след. С этой новой точки зрения, восточноевропейский и в особенности российский театр военных действий времен Первой мировой войны и ее последствия заслуживают гораздо большего внимания, чем уделялось им долгие годы. Свою лепту в развитие этого нового взгляда намерен внести и настоящий сборник статей.

По всей Европе Первая мировая война была воспринята современниками как событие, поколебавшее весь прежний жизненный опыт и все привычные истины. Легендарными стали слова, с которыми британский министр иностранных дел Эдвард Грей, по сведениям современников, откликнулся на начало военных действий: «The lamps are going out all over Europe. We shall not see them lit again in our lifetime» [1] «Гаснут огни над всей Европой. До конца своих дней нам не суждено увидеть их зажженными вновь» (цит. по: Hobsbawm E.J. The Age of Empire 1875 — 1914. New York, 1987. P. 327). . Литератор и критик Карл Краус в конце 1914 года ощутил себя «в перевернутом мире» {1} 1 Kraus K. In dieser grofien Zeit // Die Fackel. 1914. 12. Dezember. № 404. S. 11. , «во времена, когда свершается именно то, чего нельзя было себе и вообразить» {2} 2 Ibid. S. 1. . Впоследствии современники также признавали войну переломным, эпохальным событием. По мнению австрийского писателя Стефана Цвейга, в 1914 году завершился «золотой век стабильности», который он в начале 1940-х годов увековечил в своих мемуарах, озаглавленных «Вчерашний мир» {3} 3 Zweig S. Die Welt von Gestern. Erinnerungen eines Europaers. Mit einem Nachwort von Rüdiger Gorner. Diisseldorf; Zurich, 2002. S. 15. . [2] Цвейг завершил работу над автобиографией в 1941 году. Книга была издана после его смерти в 1942 году. В межвоенной Германии память о Первой мировой войне помогла самоопределиться «поколению военной молодежи» — общественной элите, для которой несостоявшееся участие в боевых действиях Первой мировой и поражение Германской империи стали отправной точкой для исповедования агрессивных взглядов популистско-националистического толка. Именно это поколение после прихода к власти Адольфа Гитлера сделалось важной социальной опорой национал-социалистической диктатуры {4} 4 Ср.: Wildt M. Generation des Unbedingten. Das Führungskorps des Reichssicherungshauptamtes. Hamburg, 2002; Herbert U. Best. Biographische Studie über Radikalismus, Weltanschauung und Vernunft, 1903 — 1989. Bonn, 1996. .

Впоследствии историками было подхвачено расхожее мнение современников, воспринявших войну как переломное время. В рамках отдельных национальных историй, равно как и всемирной истории, Первая мировая война трактовалась как ключевое событие XX века, как «родовая катастрофа XX века» (Kennan), как конец «затянувшегося XIX века» и начало «эпохи крайностей» (Hobsbawm) {5} 5 Hobsbawm E.J. Age of Extremes. The Short Twentieth Century, 1914 — 1991. London, 1994; Reimann A. Der Erste Weltkrieg — Urkatastrophe oder Katalysator? // Aus Politik und Zeitgeschichte. Vol. 29 — 30. 2004. S. 30 — 38. . В Германии спустя 90 лет после начала Первой мировой спровоцировал дискуссию тезис о «второй тридцатилетней войне», длившейся с 1914 по 1945 год (Wehler) {6} 6 Wehler H.-U. Deutsche Gesellschaftsgeschichte. Vom Beginn des Ersten Weltkrieges bis zur Griindung der beiden deutschen Staaten, 1914—1949. Miinchen, 2003. S. XIX. Критические отзывы см.: Kamber P. Hitler als «Charismatiker»? — «Zweiter Dreizigjahriger Krieg»? Zur Kritik an Hans-Ulrich Wehlers «Deutscher Gesellschaftsgeschichte» // Traverse. Zeitschrift fur Geschichte. Bd. 2. 2004. S. 119 — 129. . Весьма распространенный в международном историческом дискурсе термин Great War (la Grande Guerre), помимо переломного характера Первой мировой войны, подчеркивает ее вселенский размах. Мало того, что война повлекла за собой жертвы в масштабах, невиданных прежде, она заметно повлияла и на экономический, общественный, политический строй всех участвовавших в войне государств {7} 7 Great War, total war. Combat and mobilization on the Western Front, 1914–1918 / Chickering R., Forster S. (Ed.). Cambridge, 2000; Chickering R. Das Deutsche Reich und der Erste Weltkrieg. München, 2002; Becker J.-J., Krumeich G. La Grande Guerre. Une histoire franco-allemande. Paris, 2008. .

Современники из России также восприняли войну как коренной перелом. Для писателя-символиста Дмитрия Мережковского она была порогом к новой эре: «По всей вероятности, эта война — конец старого порядка “мещанского”, начало — нового, неизвестного» {8} 8 Мережковский Д.С. Невоенный дневник. 1914–1916. Пг., 1917. С. 177. . Находясь еще в Швейцарии, Ленин в 1915 году называл войну «эпохой неимоверно тяжелого кризиса» {9} 9 Ленин В.И. Полн. собр. соч. М., 1973. Т. 27. С. 37. , который, по убеждению революционера, заложил истоки революции не только в России, но и во всех вовлеченных в войну странах. Сверх того, война и ретроспективно считалась историческим водоразделом. Оглядываясь назад, Илья Эренбург, подобно Стефану Цвейгу, охарактеризовал Первую мировую как событие на грани эпох. В своих воспоминаниях, изданных в 1960-х годах, Эренбург изобразил военное время как период глубокого смятения. Привычные модели мышления и восприятия обесценились, а будущее выглядело туманно: «Я понял, что я не только родился в девятнадцатом веке, но что в 1916 году я живу, думаю, чувствую, как человек далекого прошлого. Я понял также, что идет новый век и что шутить он не будет» {10} 10 Эренбург И.И. Люди, годы, жизнь. Кн. I // Он же. Собр. соч. М., 1996. Т. 6. С. 523. .

Впрочем, и в публичном освещении, и в научном изучении истории России начала XX века память об этом переломе не оставила столь явственного следа, как в других странах. Войну надолго затмила революция 1917 года. Казалось, свержение монархии и установление власти большевиков более отчетливо разделили прошлое России на то, что было прежде, и то, что стало потом. Большевистская власть канонизировала память о революции и Гражданской войне и использовала ее для укрепления советской идентичности.

Внимание к Первой мировой войне возросло в связи с угрозой нового вооруженного конфликта с Германией в 1930-х годах и особенно в годы Второй мировой войны, которая, в свою очередь, оттеснила Первую мировую на периферию советской памяти {11} 11 О месте Первой мировой войны в памяти россиян см.: Petrone К. The Great War in Russian Memory. Bloomington, 2011.