Арсений Тишков - РУДОЛЬФ АБЕЛЬ ПЕРЕД АМЕРИКАНСКИМ СУДОМ

В числе вещественных доказательств фигурировала и карта, действительно изъятая у Абеля при аресте. На ней имелись пометки, которые обвинение трактовало как «районы обороны США». На самом же деле это была обыкновенная туристская карта, не имеющая никакого военного значения. Абель просто отмечал на ней места, где он бывал, и понятия не имел, что в каких‑то из этих пунктов есть военные объекты.

И уж совсем никакого отношения к Абелю не имела пустотелая монета, найденная мальчишкой — газетчиком четыре года назад. Кстати сказать, суд потратил на нее довольно много времени.

Для любого юриста шаткость подобного рода «доказательств» совершенно ясна, но на неискушенных присяжных они производят сильное впечатление. Недаром один из них заявил после процесса: «Здесь было представлено очень много доказательств, и материалы ФБР выглядели внушительно».

Томпкинс, опытный юрист, несомненно, знал и понимал силу воздействия на присяжных представленных обвинением вещественных доказательств. Он утверждал, что «убежден в том, что обвинение доказало правильность своей позиции не только вне разумных необходимых сомнений, но и вообще вне всяких сомнений».

Забегая немного вперед, скажем, что защита не раз протестовала против использования подобного рода доказательств, но судья Байерс всегда отклонял эти протесты, заявляя, что «присяжные скажут, имеет ли этот материал какое‑то значение в качестве доказательства»,

В своей двадцатиминутной вступительной речи защитник Абеля Донован (на ее подготовку он затратил десять часов) стремился внушить присяжным, что при вынесении ими вердикта они не должны руководствоваться своим отношением к СССР или к коммунизму, а только ответить на вопрос — доказана ли бесспорно виновность Абеля в совершении конкретных, предъявленных ему «преступлений»{Термин «преступление» применительно к Абелю употребляется, естественно, только с точки зрения американского законодательства и американских юристов.}.

Донован говорил, что дело Абеля не только экстраординарно, оно уникально. Впервые в американской жизни иностранному разведчику, работающему на государство, с которым США формально находится в мире, угрожает смертная казнь.

Донован просил присяжных помнить о том, что главный козырь обвинения — свидетель Хейханнен — сам совершил те же деяния, что и подсудимый, однако пока, еще ни за одно из них не привлечен к уголовной ответственности. Ему так же, как и Абелю, грозит смертная казнь, и единственная его надежда на снисхождение заключается в том, чтобы придать как можно больше важности той информации, какую он, по его словам, хочет передать правительству США.

Он призвал присяжных постоянно помнить, что от того, как они будут выполнять свои обязанности, может зависеть жизнь человека.

Абель заранее отказался от показаний.

По американским законам показания подсудимого приравниваются к показаниям свидетеля, а свидетель обязан отвечать на любые поставленные ему сторонами вопросы. Совершенно понятно, что, согласись Абель давать показания в суде, он поставил бы себя в крайне невыгодное положение.

На покрытое ковром возвышение — место для свидетелей — поднялся Хейханнен. Его допрос продолжался несколько дней, из которых, по крайней мере, два дня ушло на изучение его собственной биографии.

Обвинение постаралось выудить из Хейханнена все, что тот только мог сказать.

Прокурор Томпкинс все время задавал наводящие вопросы. Защита неоднократно протестовала, но безрезультатно. Судья Байерс заявил, что не видит в наводящих вопросах прокурора ничего «вредного», так как они «экономят время».

Рассказывая подробнейшим образом о технике разведывательной работы и о различных фактах, подтверждающих принадлежность Абеля к советской разведывательной службе, Хейханнен, однако, не смог сказать ничего конкретного ни о передаче СССР атомной и военной информации, ни о сборе такой информации. Тут «его утверждения были расплывчаты и не подкреплялись твердо установленными данными — датами, указанием времени, точного местонахождения и конкретных лиц», — пишет Донован. Так, например, на один из вопросов Донована с просьбой уточнить время события Хейханнен ответил, что это было весной, «так как шел дождь», но тут же признал — «это могло быть и осенью», ибо осенью «тоже идет дождь».

Таким образом, показания Хейханнена подтверждали только пункт третий обвинительного акта (пребывание на территории США в качестве агента иностранной державы без регистрации), грозивший максимально пятью годами тюремного заключения.

С большим трудом Томпкинсу с помощью Байерса все же удалось выудить из этого свидетеля, что по поручению Абеля он пытался собирать информацию «относительно национальной безопасности США», т. е. «военную информацию или секретную информацию об атомном оружии». Это была заученная формула закона — ничего более конкретного Хейханнен не сказал, да и не мог сказать.

Так обстояло дело с главным свидетелем обвинения. Остальные многочисленные свидетели и подавно ничего не могли сказать конкретного о разведывательной работе Абеля. В лучшем случае они подтверждали отдельные факты и вещественные доказательства, говорящие опять‑таки о принадлежности Абеля к советской разведке, но не более. Свидетели, лично знавшие Абеля, неизменно давали о нем самые положительные отзывы.

Вот на месте свидетелей появился Силвермен, художник, проживавший по соседству с Абелем на Фултон — стрит.

Судья Байерс: Обсуждали ли вы когда‑либо его (Абеля. — А. Т.) репутацию с другими людьми?

Силвермен: Да, совершенно определенно.

Судья Байерс: В отношении его правдивости?

Силвермен: Да. Она была безупречна.

Судья Байерс (повторяет): Безупречна?

Силвермен: Да.

Донован: Не слышали ли вы когда‑либо что‑нибудь плохое о подсудимом?

Силвермен: Нет.

Судья Байерс: И эти разговоры относились к человеку по имени Голдфус?

Силвермен: Да.

Известный интерес для понимания последующей позиции обвинения и приговора суда представлял только свидетель Роудс. Мы уже упоминали о том, что Хейхан нен показал, что Абель поручил ему разыскать Роудса. А у Роудса был брат, который якобы работал инженером на атомном заводе где‑то в штате Джорджия. Вот если бы удалось разыскать Роудса, да еще если бы удалось при помощи Роудса привлечь его брата к сотрудничеству с советской разведкой, получился бы атомный шпионаж. Вот за это‑то обстоятельство и ухватилось обвинение.

Однако, как мы уже знаем, Хейханнен Роудса не разыскал, и потому все эти многочисленные «если бы» просто повисли в воздухе.

Вот как выглядит краткая выдержка из стенографической записи допроса Роудса Донованом: