Валентин Варенников - Парад Победы

А перед Викнино вообще застряли. Учитывая безвыходное положение, заместитель командира полка капитан Н. А. Терентьев создал штурмовую группу, основу которой составляла рота автоматчиков, обошел село с юга и, стремительно атакуя противника с фланга и тыла, ворвался в село. Поднялся переполох. Этим воспользовались наши передовые подразделения и решительной атакой выбили противника. Однако он и не думал отходить. Наоборот, подтянув резервы, постоянно переходил в контратаку. Наш полк и дивизия продолжали нести большие потери.

Вообще для меня месяц август — знаковый. Жизнь почти ежегодно в августе выдавала какой-нибудь «сюрприз» с положительным или отрицательным знаком. Вот только некоторые крупные события.

В августе 1929 года погибла моя матушка, через год появилась мачеха… В августе 1936 года отца арестовали, но затем выпустили. 5 августа 1941-го принял присягу, пошел защищать Отечество. В августе 1943 года случайно остался жив на Северном Донце. 11 августа 1944-го тяжело ранен на Висле… В августе 1950 года — первая личная встреча с Брежневым. Ровно через год в августе меня зачислили в Академию имени Фрунзе… В августе 1956-го принял стрелковый полк в Мурманске, а спустя два года, т. е. в августе 1958 года — отдельный пулеметно-артиллерийский полк на полуострове Рыбачьем… В августе 1960-го, командуя на «Спутнике» (под Печенгой) 61-м мотострелковым полком, встретился и провел весь день наедине с генералом армии Н. И. Крыловым (тогда — командующим Ленинградским военным округом, позже главкомом РВСН, Маршалом Советского Союза)… В августе 1964-го Главная инспекция Вооруженных Сил СССР проверяла 54-ю мотострелковую дивизию, которой я в то время командовал. Дивизия была отмечена в числе шести лучших дивизий Сухопутных войск Вооруженных Сил СССР [203]в приказе министра обороны. В августе 1965-го был зачислен в Академию Генерального штаба. В августе 1967-го принял 26-й армейский корпус в Архангельске… А в августе 1969-го уже командовал Третьей ударной армией в Группе советских войск в Германии… В августе 1971-го назначен первым заместителем главнокомандующего Группой советских войск в Германии… Август 1973-го — принял Прикарпатский военный округ. Тогда же проводил совместные учения войск Болгарии, Венгрии и СССР в границах округа… В августе 1975-го меня «исключали» из КПСС, но не исключили. Август 1979-го — должность первого заместителя начальника Генерального штаба… В августе 1989-го, будучи главкомом Сухопутных войск Вооруженных Сил СССР, вместе с другими офицерами поставил вопрос о проведении Главного военного совета Вооруженных Сил (состоялся 18 октября 1989-го)… В августе 1991-го — поддержал ГКЧП, был арестован, а в августе 1994-го судом оправдан… В августе 1995-го — активный участник кампании по выборам в Государственную Думу…

Читатель может подтвердить, что август для меня — действительно необычный месяц.

Мучительно тяжело осуществлялся тогда прорыв обороны противника. Порой было непонятно — кто наступает, а кто обороняется. Контратаки следовали одна за другой, а управление подразделениями было крайне сложным из-за отсутствия командира и заместителя командира полка (они погибли). Тем более что штаб полка во время массированных бомбежек приотстал и влиять капитально на обстановку не мог.

Единственное, что нас выручало, так это твердое управление. И не только в полку, но внутри каждого батальона и надежная связь нашей батареи со всеми командирами батальонов, а также наличие большого количества боеприпасов на огневой позиции. Поэтому, [204]прекрасно расположив батарею в небольшом овраге приблизительно в центре полка и заняв отличный наблюдательный пункт, с которого просматривался практически весь боевой порядок полка, я мог по заявке каждого из комбатов своевременно и надежно наносить поражение контратакующим немцам, перенося огонь с одного фланга на другой или ведя его перед центром боевого порядка. Это было действительно надежным огневым прикрытием наших стрелковых подразделений. Учитывая, что по каким-то неведомым для меня причинам поддерживающего артиллерийского дивизиона от артполка дивизии у нас не было, то главную роль в подавлении противника и нанесении поражения его контратакующим цепям наносила наша батарея 120-мм минометов плюс минометные роты батальонов и один взвод 76-мм орудий (эта батарея понесла большие потери). За день было отражено девять крупных, хорошо организованных контратак, подавлен огонь артиллерийской батареи противника, уничтожено много огневых точек и дзотов (ЦАМО, ф. 33, д. 165, л. 338).

За умелые действия в этой сложной обстановке командир 26-го гвардейского корпуса генерал П. А. Фирсов наградил меня первым орденом — орденом Отечественной войны II степени. Кстати, практически в это же время случилось у нас и другое приятное событие — нам объявили, что введены офицерские звания, и командирам раздали соответствующие погоны. Мне старшина тоже принес, но объявил, что звездочек нет, их надо рисовать. Однако разведчик взялся их сделать из алюминия, точнее из алюминиевой ложки. Пришлось ему помучиться, пока вырезал шесть звездочек — по три на каждый погон, так как к этому времени я уже получил звание старшего лейтенанта.

В это весьма противоречивое, очень сложное время и в до предела накаленной обстановке командиром [205]нашего 100-го гвардейского стрелкового полка был назначен полковник М. И. Шапошников. Это был умный, очень внимательный и глубокий человек. Каждое его распоряжение было продуманным, никогда не отменялось, а только корректировалось, если того требовала оперативно-тактическая обстановка. Особо бросался в глаза (на фоне других) его метод управления — ни одно распоряжение, независимо от накала обстановки, не отдавалось с надрывом. Наоборот, чем сложнее была ситуация, тем спокойнее становился наш комполка. Однако действовал всегда твердо и решительно. И еще одна замечательная его черта — исключительная внимательность. Вот пример. Один из батальонов попал в крайне тяжелую ситуацию — перекрестным огнем противник полностью простреливал местность, где залегли наши подразделения. Единственный выход — это зарыться возможно глубже в землю. Но ведь надо же наступать! Командир батальона по радио прямо открытым текстом дает мне координаты трех дзотов, которые не дают поднять головы. Два из них — перед фронтом батальона — я подавил сразу. Но с третьим, самым опасным, ситуация складывалась крайне тяжелая — наша пехота подползла к нему буквально на 100–120 метров и дальше — ни шагу. Пришлось пристреливать не классическим способом (брать в «вилку» и т. д.), поскольку можно было ударить по своим, а постепенно, с дальних рубежей на территории противника подтягивать разрывы к блиндажу как бы с тыла. Наконец мне удалось сделать это. Однако возникла другая опасность. По законам баллистики и тактико-техническим данным системы и боеприпасов, мина могла значительно отклониться, плюс некачественный или сырой заряд — и беда неизбежна: разорвавшись в боевых порядках своих войск, мина унесла бы и жизни многих наших бойцов, и подорвала морально-боевой дух оставшихся в живых. [206]