Владислав Гончаров - Возвышение Сталина. Оборона Царицына

Вот как описывал эти вечера бывший полковник, участник корниловского мятежа, а затем руководитель воздушных сил Красной армии В. Н. Гатовский:

«Каждый раз перед чаем на стол подавался крендель, иногда с изображением георгиевского креста. Все перечисленные участники вечеров обычно приходили с георгиевскими крестами на груди в штатской одежде, а если кто и в военной форме, то без знаков отличий. Надежный Дмитрий Николаевич, имевший орден Красного знамени, приходил также с крестом, но без ордена. Вечера носили форму салонных разговоров, политики совершенно не касались. Помню, что Надежный иногда рассказывал о своих боевых подвигах во время империалистической войны. Во время вечеров кресты оставались на груди и в таком же виде, мы расходились. Устройство вечеров происходило на средства Снесарева. В 1927 году последний раз был устроен такой же вечер 26 ноября по старому стилю на квартире Голубинцева. Были те же лица, за исключением Новикова. Вечер сопровождался в такой же обстановке, участники приходили с крестами. Вечер у Голубинцева был устроен в складчину. Помню, что лично я уплатил 5 рублей».

Трудно сказать, о чем говорили на таких и подобных им собраниях бывшие царские офицеры, а главное — что из этого говорилось всерьез. Даже из внимательного чтения исследования Ярослава Тинченко «Голгофа русского офицерства» возникает впечатление, что если не заговор, то антисоветские разговоры и планы в этой среде все-таки имели место — несмотря на то, что автор пытается доказать совершенно обратное.

Также известно, что Снесарев вместе с В. Н. Гатовским после смерти А. А. Брусилова по просьбе его вдовы занимался «редактурой» мемуаров бывшего генерала «для заграницы в духе „твердолобых”», как зафиксировано в оперативном документе ОГПУ от 21 февраля 1927 года. Наконец, о попытке заговорщиков вербовать его в том же 1927 году докладывал в ОГПУ преподаватель курсов «Выстрел» Яков Михайлович Слащов.

Следует отметить, что Снесарев был крайним консерватором и всячески стремился продемонстрировать свою «военную косточку»: даже по деловым вопросом гражданских и военных преподавателей он принимал в разные дни, а дружеские отношения предпочитал поддерживать с военными, имевшими в старой армии чин не ниже полковника. Более того, собрания у Снесарева проводились во многом «в пику» аналогичным собраниям у преподавателя Академии имени Фрунзе А. А. Свечина — блестящего аналитика, талантливейшего военного мыслителя и тоже бывшего генерала. Будучи на 13 лет моложе Снесарева, Свечин собирал у себя, в основном, молодежь и не скрывал пренебрежительного отношения к «старым генералам».

16 октября 1930 года показания на Снесарева дал бывший капитан Генерального штаба, начальник Управления военных сообщений Киевского округа В. В. Сергеев:

«Будучи знаком с 1919 г. с б. генералом Генштаба Снесаревым, враждебно относящимся к советской власти и, при посещении мною г. Москвы, бывая у него на квартире, я в 1925 г. был завербован Снесаревым во вредительскую организацию. Кто персонально входил в эту организацию, мне известно не было.

При вербовке мне было предложено Снесаревым, поскольку организацией считалось, что существование Советской власти — временное, что власть захвачена узурпаторами, что все ее мероприятия являются утопическими экспериментами, ведущими Россию к гибели, в предвидении неизбежной в ближайшем будущем — помечали в 1928–1929 г. — войны с поляками и румынами, которым должны были оказать существенную помощь западные государства, использовать мое назначение на самостоятельную должность начальника военных сообщений УВО и провести в жизнь ряд вредительских мероприятий, последствием которых явился бы срыв мобилизации и сосредоточения, чтобы тем облегчить полякам и румынам их задачу по разгрому Красной армии, действующей на территории УВО…»

Если это правда, то поведение Снесарева действительно граничило с изменой. Остается правда открытым вопрос — насколько сам он воспринимал всерьез свои слова? Белли пишет, что Снесарев в итоге все-таки дал показания: «Как-то, вернувшись утром, он мне сказал, что больше выдержать не мог и подписал все, что от него требовали» .

В чем же признался Снесарев? 21 октября 1930 года, через пять дней после показаний Сергеева, он дал следующие показания:

«После смерти Брусилова, который связывал с моим именем контрреволюционные надежды, я, как двойной георгиевский кавалер бывшей армии, как основоположник нашей Военной академии, как лицо, вообще пользующееся авторитетом и по своей учености, и по своим личным качествам и, наконец, как человек, имеющий европейское имя, считался одним из его преемников, как по руководящей позиции, так и по тем надеждам, которые с ним связывало контрреволюционное офицерство».

Фактически это признание ровным счетом ничего не значило. Однако на допросе 23 октября Андрей Евгеньевич назвал и имена заговорщиков. В основном это были бывшие генералы: преподаватели Военной академии РККА Д. Н. Надежный, А. А. Свечин, К. И. Бесядовский, В. Г. Сухов, Е. М. Голубинцев, А. Л. Певнев, Н. Л. Владиславский, Е. К. Смысловский, а также находящиеся в отставке А. В. Новиков, А. Н. Галицинский и В. В. Сергеев, уже умершие Н. Я. Капустин и В. Ф. Новицкий, а также расстрелянный в 1927 году бывший полковник, профессор Военной и Военно-воздушной академий А. Н. Вегекер.

Собственно, именно с этих показаний и родилось так называемое дело «Весна», объединившее все прочие дела о заговорщической деятельности бывших царских офицеров. Но что же именно инкриминировалось военным, чьи имена назвал Снесарев? Это конкретизирует в своих показаниях тот самый Д. Н. Надежный, «пострадавший» за свой орден Красного Знамени:

«Характер этих собраний определился после выступления Брусилова, которое состоялось, вероятно, в 1923 году. Выступление Брусилова имело характер призыва к единению бывших георгиевских кавалеров, служивших в Красной армии, с тем, чтобы при возможном изменении политической обстановки применить свои силы для блага Родины. Выступление Брусилова носило характер контрреволюционный. Выступление Брусилова можно считать началом организации бывших георгиевских офицеров. В условиях советской действительности эта организация была контрреволюционной.

В последующие годы собрания этой организации повторялись до 1927 года, причем открыл их А. Е. Снесарев, который в своих выступлениях проводил мысль, высказанную Брусиловым».

Понятно, что оскорбленный георгиевцами Дмитрий Николаевич мог сгустить краски. Но примерно то же подтвердил арестованный по показаниям Снесарева заведующий кафедрой артиллерии Академии РККА, бывший полковник Е. М. Голубинцев, ранее живший со Снесаревым в одной квартире, но позднее разругавшийся с ним: