Юрий Рубцов - Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране

Актеров для фильма подходящих нашли. Но в жизни все, наверное, тяжелее было. Это я не в упрек говорю, просто свидетелей-то мало осталось. Поэтому сняли, как могли.

Мария Константиновна:

— Мне кажется, что фильм удачен. Прежде всего потому, что, когда смотришь, этих мальчиков жалеть начинаешь, воспринимаешь все всерьез. Сейчас редко удается забыть, что смотришь кино. Здесь же полное ощущение трагедии, всей этой грязи, крови. Серебряков сильно смотрится, трогательно. Реально подходящий актер. Остальные, по сравнению с ним, можно сказать, меркнут.

Андрей Петрович:

— Про «Штрафбат» скажу: идея — супер, но намудрили в процессе. Война как таковая, батальные сцены сняты неумело, недостоверно. Там же пекло было, как в аду, а мы этого не ощущаем. Изображают вылазки, операции, но все так беспомощно... Не война, а войнушка. Наверное, чем больше времени после войны проходить будет, тем меньше мы будем об этом знать. Фильм приличный, но он не может передать всего этого напряга, страха. Героизм тихим должен быть, а нам подсовывают театральную надрывность.

Нина, молодая девушка:

— А действительно в этом сериале хотел Максим Галкин сниматься? А потом его вроде бы отстранили. Даже не знаю, кого бы он мог там сыграть. Мне вообще фильмы о войне не очень, я немного другие люблю. Этот сериал я начала смотреть, а когда поняла, о чем он, то стало неинтересно.

Ирина, консультант:

— Я не с самого начала включилась, но сейчас поняла, что смотреть буду до конца. У «Штрафбата» очень сильный посыл, сама идея хорошая. Все очень продуманно: и как сюжет развивается, и игра соответствующая. Профессиональный продукт, да и тема неизбитая. Вообще фильм выходит за рамки накатанной колеи.

Мужчина средних лет, не назвался:

— Фильм цепляет сразу, потому что люди настоящие, события настоящие, ничего сочинять не нужно. Сейчас не модно про героев снимать, поэтому спасибо, что не совсем забыли. Еще хочу сказать, что там небольшая неточность есть: в кино комбат и сам штрафник, а на войне такого не было. Командир всегда чистым должен был быть. А так все правильно. Актеры, не знаю их фамилий, работают на совесть. Вот бы фильм передвинули еще на более раннее время...

Роман Александрович:

— В связи с этим фильмом хотел бы спросить: с каких пор у нас любят военных ругать? Почему вдруг нехорошие стали? Куда ни глянь — раз генерал, так преступник, раз офицер — туда же. Они нас защищали, а ваши фильмы посмотришь — так это и не люди даже. Конечно, генералы паркетные были, но сейчас же просто мода какая-то людей в форме ругать.

Главный вывод, который делаешь, расспрашивая людей о сериале, таков: народ хочет знать правду, какой бы она ни была. Другой, неканонический взгляд на Великую Отечественную, перенесенный на экран со страниц книги Э. Володарского, воспринимается зрителями с неподдельным интересом. И, конечно, наибольшего количества теплых слов заслужил Алексей Серебряков. Несгибаемого комбата Твердохлебова любители кино признали в нем безоговорочно.

Мария Шеметова, «Наше кино», 2004, № 7.

***

Великая Отечественная — понятие для России сакральное. По мере «раздевания» всех остальных сакральных понятий — социализм, капитализм, демократия, Церковь (а я считаю, что «физическая сила» Церкви и ее духовное влияние в России связаны обратно пропорциональной зависимостью) — значение и степень сакральности войны только увеличиваются. Не стоит село без праведника, а город без памятника. Так вот, всерьез воспринимаются только военные праведники и памятники. Ну что-то же у нас было бесспорное?! Да: 22.VI. 1941—9.V. 1945. Это единственное, с чем согласна вся нация, последнее, что нас всех объединяет.

И как всегда, как во всем святом, здесь лжи (недосказанности) больше, чем где-либо. Потому что самая большая ложь — святая ложь. В военной теме так много того, о чем не решаются говорить, не потому, что боятся начальства, а потому, что боятся общества... и собственной совести (ведь киношники — тоже люди, тоже члены общества). Но, одновременно, у многих режиссеров, наверное, руки чешутся — снять свое «Последнее искушение» на свято-военном материале. Правда, как говорил мудрый Черномырдин: «Если руки чешутся — почесывайтесь в другом месте».

Ведь здесь, в этой теме, только руку протяни — ткнешься в табу. То есть все знают, что это было, что про это никогда не снимали, но что снимать все равно нельзя.

Как известно, на стороне немцев воевало около миллиона (!) наших — военнопленные, казаки, крымские татары, чеченцы, калмыки, не говоря уж о прибалтийских эсэсовцах и украинских националистах. Среди этого миллиона были сотни тысяч этнических русских — армия Власова это только надводная часть айсберга. Кино касалось этой темы — но сверхосторожно, мягкой лапкой. Лучшим фильмом остается «Проверка на дорогах» Германа, где герой, хоть и власовец, но вернувшийся к нашим, «кровью искупающий». Дальнейшее — молчание... Герой-предатель, не «раскаявшийся в конце», а так и оставшийся со своей «правдой предателя», табуирован. Также, как табуирован показ вполне обычных русских крестьянок, встречающих хлебом-солью немцев-освободителей, священников, крестящих немецких солдат (или крестящих казачьи части, воюющие на стороне немцев). Такое, как известно, тоже часто было, особенно в начале войны, пока еще «освободители» не показали все прелести освобождения.

Не карикатурный показ предателей, а понимающий (то есть поневоле сочувственный) разговор о предателях «изнутри» табуирован в России, как и во всем мире. Никто не показывает подробно и с симпатией своих коллаборационистов — ни французы, ни поляки, ни чехи, больше того, как правило, вообще игнорируется их существование. Я даже не могу себе вообразить бешенство (и вполне, повторяю, справедливое бешенство) евреев, если бы кто-то рискнул показать — пусть не с симпатией, а с пониманием, да что там с пониманием, просто рискнул бы вообще показать — тех евреев, которые поневоле сотрудничали с немцами (членов так называемых «юдендратов»).

Военный фильм (в отличие от детектива) — это уж такой жанр, туг гордость за своих должна перевешивать самокритику, да и самопознание, в конце концов, «на войне как на войне»! Ведь военный фильм, по крайней мере в одном отношении, имитирует войну, имитирует военные чувства. Если этот фильм (сериал) претендует на серьезность, то он—военно-племенной. Война—штука древняя, биологическая, ее корень, архетип — война за существование. Наше племя — против вашего племени, война за пастбище, за самок, за богов. Когда же это племенное, животное, стадное чувство отомрет окончательно (а я верю, что оно умрет раньше, чем вымрет человечество), тогда и нации кончатся, и войны кончатся, и азарт военный кончится, и кино «про это» кончится. Настанет золотой вегетарианский век. А пока военное кино есть, оно всегда про то, как наши бьют ваших! Смердяков, эдакая злостная пародия на западников, «родства не помнящих», говорит: «И хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с». Логически — вполне разумно, но биологически неверно, противоречит инстинкту жизни нации. А национальное искусство делается не вопреки этому инстинкту, а согласно с ним, больше того — оно является частью этого инстинкта.