Олег Смыслов - Окопная правда войны

Вскоре он становится слушателем 29-го учебного армейского артиллерийского полка офицерского состава, затем в июле 1944 г. назначается в 39-й полк резерва офицерского состава. А в сентябре этого же года снова на фронте — адъютант командира 28-й артиллерийской дивизии РГК. В январе 1945 г. — командир батареи 424-го минометного полка, 36-го минометной бригады той же дивизии. И с апреля 1945-го-помощникначальникаоперативного отдела штаба 28-го артиллерийской дивизии РГК.

Владимир Басов воевал на Западном, 2-м Прибалтийском, 1-м Прибалтийском, Ленинградском фронтах. 23 февраля 1945 г. был контужен.

Воинское звание «капитан» ему присвоили 30 февраля 1945 г.

За боевые отличия награжден медалью: «За боевые заслуги» Приказом по 4-й отдельной стрелковой бригаде 50-й армии за № 17/Н от 18 мая 1943 г. и орденом “Красной Звезды” Приказом по 36-й минометной бригаде 28-й артиллерийской дивизии РГКза№013/Н от 1 мая 1945 года.

Свою службу в армии Владимир Павлович закончил в 1946 г. — офицером-разведчиком учебного артиллерийского полка Академии Красной Армии им. Дзержинского. Его уволили в запас по статье 43 пункт «А» 25 июля 1946 г.

Ведь он уже давно все решил. Еще учась в десятилетке, Басов вечерами посещал Художественное училище имени 1905 года... Зато теперь фронтовика принял Всесоюзный Государственный институт кинематографии — он мечтал быть актером!

***

18 февраля 1945 г. капитана Солженицына арестовали. А произошло это вот при каких обстоятельствах:

«Комбриг вызвал меня на командный пункт, спросил зачем-то мой пистолет, я отдал, не подозревая никакого лукавства, — и вдруг из напряженной неподвижной в углу офицерской свиты выбежали двое контрразведчиков, в несколько прыжков пересекли комнату и, четырьмя руками одновременно хватаясь за звездочку на шапке, за погоны, за ремень, за полевую сумку, драматически закричали:

— Вы -арестованы!!

И обожженный, и проколотый от головы к пяткам, я не нашелся ничего умней, как:

— Я! За что?!

Хотя на этот вопрос не бывает ответа, но вот удивительно — я его получил! Это стоит упомянуть потому, что уж слишком непохоже на наш обычай.

Едва смершевцы кончили меня потрошить, вместе с сумкой отобрали мои политические письменные размышления и, угнетаемые дрожанием стекол от немецких разрывов, подталкивали меня скорей к выходу, — раздалось вдруг твердое обращение ко мне — да! Через этот глухой обруб между оставшимися и мною, обруб от тяжело упавшего слова “арестован”, через эту чумную черту, через которую уже ни звука не смело просочиться, — перешли немыслимые, сказочные слова комбрига:

— Солженицын. Вернитесь.

И я крутым поворотом выбился из рук смершевцев и шагнул к комбригу назад. Я его мало знал, он никогда не снисходил до простых разговоров со мной. Его лицо всегда выражало для меня приказ, команду, гнев. А сейчас оно задумчиво осветилось — стыдом ли за свое подневольное участие в грязном деле? Порывом стать выше всежизненного жалкого подчинения? Десять дней назад из мешка, где оставался его огневой дивизион, двенадцать тяжелых орудий, я вывел почти что целой свою разведбатарею — и вот теперь он должен был отречься от меня перед клочком бумаги с печатью?

— У вас... — веско спросил он, — есть друг на Первом Украинском фронте?

— Нельзя!.. Вы не имеете права! — закричали на полковника капитан и майор контрразведки. Испуганно сжалась свита штабных в углу, как бы боясь разделить неслыханную опрометчивость комбрига (а политотдельцы — и готовясь дать на комбрига материал). Но с меня уже было довольно: я сразу понял, что я арестован за переписку с моим школьным другом, и понял, по каким линиям ждать мне опасности.

И хоть на этом мог бы остановиться Захар Георгиевич Травкин! Но нет! Продолжая очищаться и распрямляться перед самим собою, он поднялся из-за стола (он никогда не вставал навстречу мне в той прежней жизни!), через чумную черту протянул мне руку (вольному, он никогда мне ее не протягивал!) и, в рукопожатии, при немом ужасе свиты, с отепленностью всегда сурового лица сказал бесстрашно, раздельно:

— Желаю вам — счастья — капитан! (А.И. Солженицын. Архипелаг Гулаг. Том 1)»

Более того, когда на бывшего капитана и бывшего командира 2-й звукобатареи органы запросили «Боевую характеристику», тот же командир Александра Исаевича поступил еще раз честно, как настоящий офицер: «... За время пребывания в моей части Солженицын был лично дисциплинирован, требователен к себе и подчиненным, его подразделение по боевой работе и дисциплине считалось лучшим подразделением части.

Выполняя боевые задания, он неоднократно проявлял личный героизм, увлекая за собой личный состав, и всегда из смертельных опасностей выходил победителем.

Так, в ночь с 26 на 27 января 1945 г. в Восточной Пруссии при контратаке немцев его батарея попала в окружение. Гибель ценной, секретной техники и личного состава казалась неминуемой. Солженицын же, действуя в исключительно трудных условиях, личный состав из окружения вывел и технику спас...

Командир в/ч 07900 генерал-майор артиллерии Травкин».

Когда этот документ комментирует человек заведомо настроенный против великого писателя, то у него и выходит все соответствующим образом. Так, например, известный публицист Марк Дейч в своей книжке пишет: «По-видимому, в ту ночь в Восточной Пруссии Александр Солженицын действительно проявил самоотверженность и даже героизм. Других подобных случаев в военной биографии А.И. судя по всему более не было — в противном случае генерал-майор Травкин не преминул бы о них упомянуть». Но это зря. Дело в том, что в Смерше были собраны все необходимые документы, в том числе и личное дел о офицера, в которое подшивали и наградные листы. А так как у Александра Исаевича было два боевых ордена, то это как минимум еще два подобных случая в пользу арестованного офицера. Плюс все остальные боевые характеристики и аттестации за период войны. Самая последняя требовалась следствию как самая свежая. Так было заведено тогда, так происходит и сейчас.

Но лично меня больше всего беспокоит не это. Тот же М. Дейч достаточно смело заявляет, что о военном прошлом А. Солженицына неизвестно практически ничего.

Он, в частности, пишет: «Этой темы “живой классик” старательно избегает. Неужто из скромности, которой он никогда не отличался?

Ну, прежде всего сам А.И. в добровольцы почему-то не записался. Ждал, пока его призовут. А пока — спокойно дождался первого сентября, начала учебного года, и пошел учить детишек математике.

Да и на фронте Солженицын был отнюдь не в первом эшелоне».

То, что Александр Исаевич никогда не отвечает клеветникам и хулителям — это достойно великого человека, ведь он наверняка прекрасно помнит басню Крылова «Слон и моська».