Олег Смыслов - Окопная правда войны

Впрочем, сам же Вонлярский предпочел бы автомат. И белый полушубок. Но теплые щегольские кожушки полагались только комсоставу, а автоматов ППД на всю бригаду было только два: у командира Боброва и самого комбрига Безверхого.

Первый бой жестоко и кроваво все расставил по своим местам. Белые кожушки оказались идеальной мишенью: по этой номенклатурной примете немецкие снайперы сразу перещелкали почти весь комсостав. Гнусной пособницей врага оказалась чудо-винтовка СВТ. На лютом морозе (в 1941-м зима пришла рано) у них дружно отказал подающий механизм. Так что уже в самом начале атаки Дмитрию вынужденно пришлось возглавить взвод. И вместе с остальными “братишками” бежать на врага с “оштыкованной кочергой”, сбросив в глубокий снег путающуюся в ногах шинельку. Но зато в бескозырке и с “полундрой”!.. ни поддержка нескольких танков, ни наши экономно постреливающие артдивизионы немцев особенно не беспокоили. Они могли себе позволить какое-то время просто наблюдать за экзотическими маневрами русских.

Однако скоро немецкая машина заработала на полную мощь. Полураздетым морпехам пришлось залечь. Особенно досаждал им огонь из пулеметного гнезда близ церкви: распластанные на снегу, моряки были оттуда как на ладони. Исход поединка решил отчаянный поступок Диминого однополчанина, командира армейской разведки лейтенанта Павла Стулова. Подговорив ребят закидать его снегом (масхалатов-то не было), Павлик сквозь темно-бурую пелену разрывов сумел незаметно подобраться к вражеской огневой точке и забросать ее гранатами.

В стремительном броске, преодолев отрезок до окраины села, моряки ворвались на его улицы. В завязавшейся рукопашной схватке прошедшие пол-Европы немцы оказались лишены главных своих козырей — общего управления боем и поддержки авиации.

Их грозные танки беспомощно крутились на месте и скоро полыхали. Увы, чаще всего вместе с моряками, которые были вынуждены поражать вражескую технику очень опасными при использовании бутылками с “горючкой”. Но все-таки больше всего досталось вражеской пехоте: такого жестокого мордобоя она еще не видывала...»

Неудивительно, что бойцы соединений морской пехоты помогли сухопутным войскам не только выстоять в обороне под Москвой, но и создать благоприятные условия для перехода в решительное наступление.

***

Эту быль о «замерзшей дивизии» я впервые услышал из уст одного офицера управления корпуса ПВО в Североморске. И только со временем мне удалось узнать подробности действительно имевшей место трагедии в годы войны.

152-я стрелковая дивизия с весны 1942 г. находилась в резерве Карельского фронта и располагалась в Кеми. Погода этот период в Карелии выдалась неожиданно теплой, и командующий фронтом не без чьих-то ходатайств приказал досрочно на 20 дней переодеть подчиненные ему войска в летнее обмундирование. Естественно, попала под этот приказ и 152-я стрелковая дивизия, отправляющаяся на Крайний Север.

1 мая 1941 г. бойцов этой дивизии хорошо накормили, выдали им по 100 наркомовских граммов и, погрузив в эшелоны (11 370 человек), отравили под Мурманск, где шли напряженные бои.

К слову, дивизия была сформирована в январе 1942 г. на Урале в Красноуфимске из выписанных из госпиталей раненых. Когда их отправили в Мурманск, орудия, боеприпасы, кухни и продовольствие должны были прибыть с последующими эшелонами.

Сразу же по прибытии в Колу личный состав дивизии выгрузился и двинулся в путь пешим порядком по безлюдной тундре на расстояние почти в 90 км.

3 мая 1942 г. на половине пути пошел дождь. А ночью разыгрался ураганный ветер и ударил мороз.

Марш колонны замедляли машины с боеприпасами и продовольствием в сторону фронта и обратно с ранеными и больными. Грунтовая дорога была очень узкой, и встречный транспорт едва разъезжался. Кроме того: днем распутица, а ночью гололед.

4 мая ветер с мелким дождем усилился. Шинели стали тяжелыми, а ноги в ботинках быстро промокли и начали отмерзать.

5 мая ветер достиг ураганной силы и началась снежная вьюга. «Сырое обмундирование и обувь быстро обледенели. Пилотки у многих сдуло ветром, снег слепил глаза, отмерзали уши и носы. Многие без рукавиц несли оружие, железные коробки с минометными минами, с дисками для ручных пулеметов и лентами для станковых. (...) Одни умирали молча. Другие просили товарищей написать их женам и матерям. Иные плакали до последнего вздоха».

А кошмар продолжался.

«Все искали убежища от непогоды. Командиров нет. Ни о какой дисциплине не было и речи. Каждый боролся за свою жизнь. Особенно страшной была ночь с 6 на 7 мая. Дорога устлана трупами бойцов. Кое-где в снежных ямах за огромными валунами разожгли костры. Бойцы вокруг них сразу заснули, и огонь никто не поддерживал. А утром вокруг погасших костров лежали заснеженные трупы».

В самый пик вьюги 7 мая дивизию повернули обратно, а 8 мая, когда вьюга стала затихать, командующий армией приказал организовать спасательные группы.

С 5 по 8 мая 1942 г. в 152-й сд замерзли насмерть 484 человека, а 1683 обморозились.

Первоначально виновными были объявлены начальник штаба дивизии и дивизионный интендант. Однако суд не нашел в их действиях состава преступления. Тогда виновными признали необычные условия Заполярья — то есть вьюгу!

***

Фронтовые солдатские письма и дневники всегда были откровенны. В них писали о самом главном в короткие минуты затишья перед боем или в госпиталях. В них суровые, а подчас неимоверно жестокие будни войны. Пусть это страшные откровения, но зато самые чистые строки. Для понимания их солдатской доли они не имеют себе равных.

В них та самая «окопная правда» войны. Солдатская правда!

Из дневника Луки Игнатьевича Соколова:

«Из деревни каждый день уходят на войну 3-4 человека. Пришел и мой черед. Рано утром подъехала к дому подвода, погрузили на нее пожитки и двинулись в райцентр.

До конца жизни буду помнить эту картину: у ворот плачущая старушка-мать и жена с детишками — все шестеро, старшему пятнадцать, младшей годик. Отец на проводы не успел, сторожил комбайны на дальнем поле.

К 10 утра были уже в райвоенкомате. Во дворе собралась большая группа. Разбили по сельсоветам. Родственников, приехавших провожать, к нам не пускали. Разговаривать с женой пришлось через изгородь. К вечеру подали три грузовика, чтобы отвезти на станцию Мишкино. У многих с собой оказалась водка, по дороге прикладывались к бутылкам.

В сумерках подали состав, объявили о посадке. Толпа с яростным плачем кинулась к вагонам. Женские вопли, детские голоса, крики милиционеров и железнодорожников, отгоняющих толпу. Жуткая картина сентябрьской ночи. Помню, как провожали солдат в прошлую германскую войну и во время Гражданской войны, но такого рева никогда не слышал. Кто громко причитал, а кто протяжно, со стоном кричал, как будто ему нож под ребро всадили» (11 сентября 1941 г).