Ганс Фриснер - Проигранные сражения

По этому поводу стоит заметить следующее: я никогда так и не узнал о том, что Гитлер согласился с моим предложением. Напротив, все мои просьбы и требования отклонялись. Если свое решение согласиться на отвод фронта Гитлер поставил в зависимость от «конкретных доказательств намерения противника начать наступление», как об этом пишет Гудериан, то очевидно, что наши неоднократные предостережения не доводились до сведения Гитлера. Но ведь Антонеску тоже говорил Гитлеру о готовящемся наступлении русских. Уже одно это могло заставить Гитлера принять необходимое решение!

Гудериан пишет далее: «Хотя Гитлер немедленно передал право на принятие решения об отводе войск группы армий ее командующему [4] К сожалению, это было сделано только 22 августа. — Прим. автора. , войска пытались на отдельных участках фронта удержать свои позиции и отходить постепенно с боями. Чтобы избежать окончательной катастрофы и разгрома, нужно было отступить немедленно и тут же занять мосты через Дунай. Так как этого не случилось, румыны опередили немцев, блокировали переправы и отдали немцев в руки русских. 16 немецких дивизий были полностью потеряны. Это была ничем не восполнимая потеря в нашем и без того тяжелом положении». И дальше Гудериан утверждает, что «это несчастье можно было несколько смягчить, если бы было принято решение (?) еще до начала русского наступления отойти на уже упоминавшуюся линию Галац, Фокшаны, гребень Карпат, спутать русским карты и сократить протяженность фронта таким образом, чтобы можно было удержать фронт и без помощи Румынии. Для этого было необходимо иметь ясное представление о политическом положении и моральных качествах тогдашних румынских руководителей» {5} 5 H. Guderian. Erinnerungen emes Soldaten. Holsten-Verlag, Hamburg, 1952. S. 333. .

Ради восстановления исторической правды я, как живой свидетель, должен заявить следующее. Группа армий «Южная Украина» получала в ответ на свои неоднократные письменные и устные просьбы о своевременном отводе войск назад только отрицательные ответы генерального штаба. Лишь 22 августа, после того как прошло три дня с начала русского наступления, соответствующее разрешение было наконец дано. Этот факт зафиксирован в журнале боевых действий группы армий.

Заявление Гудериана ни в коей мере не соответствует действительности. Факты говорят другое: в связи с опасностью крушения фронта после отказа румынских войск от дальнейшей борьбы и после того, как в нашем фронте появились бреши шириной от 20 до 30 км, был немедленно отдан приказ одним резким броском отойти за Прут. И если нашим войскам пришлось вести ожесточенные бои с русскими танковыми соединениями, прорвавшимися через бреши румынского фронта обороны, то командование группы армий в этом совершенно неповинно, поскольку оно отдало войскам предельно ясный и четкий приказ — пробиваться на запад.

Таким образом, рассказ Гудериана направлен на то, чтобы переложить ответственность за поражение с высшего руководства на командование группы армий или нижестоящие инстанции, как это практиковал Гитлер после каждой катастрофы. Гитлер и в этом случае искал виноватых. Последнее видно из того, что сразу же после крушения румынского фронта он срочно затребовал все распоряжения и приказы по группе армий, отданные в эти критические дни, в оригинале, очевидно, с целью обнаружить упущения. Однако никаких претензий как по содержанию, так и по срокам издания приказов со стороны высшего руководства предъявлено не было.

21 и 22 августа я имел две встречи с Антонеску, в ходе которых мы обсудили надвигавшуюся на нас угрозу, созданную новым наступлением русских.

В первую встречу мне быстро удалось найти с ним общий язык. Оба мы были солдатами и могли не таясь, доверительно и откровенно поговорить о волновавших нас серьезных проблемах.

В ответ на мое замечание о подозрительном поведении румынских войск накануне и в первый день сражения Антонеску сказал, что и для него нежелание румынских войск сражаться было полной неожиданностью. Во время поездок на фронт у него сложилось впечатление, что части, сдавшие свои позиции, не имели причин отступать. Он полностью согласился, что румыны сражались плохо.

Однако маршал не был склонен согласиться с тем, что подлинной причиной недостаточной стойкости румынских войск являлись политические интриги. Он сказал, что румынских солдат, конечно, нельзя сравнивать с немецкими и что это прежде всего относится к офицерскому корпусу. Он, по его словам, приказал принять самые жесткие меры в отношении дезертиров и трусов и, по-видимому, сдержал свое слово. Он сам выезжал в войска и там, где это было необходимо, лично наводил порядок. Мне было известно, например, что он организовал офицерские заградительные группы для борьбы с дезертирством, которым были даны большие права.

21 августа в присутствии наших начальников штабов мы провели совещание с подробным анализом обстановки. Сражение проходило для нас явно неблагоприятно. Тем не менее я полагал, что, как это бывало во многих кризисах на других фронтах, мне удастся в конечном счете не допустить крупного прорыва противника, не говоря уже об окружении. Для этого было нужно, чтобы союзные войска прочно удерживали свои позиции и чтобы повсюду выполнялись только мои приказы. Последняя проблема связана с известными специфическими и не всегда понятными неспециалисту трудностями, которые в общем сводятся к тому, что отсутствие полной свободы действий мешает командующему коалиционными силами и может даже поставить под вопрос наличие у него полководческого таланта.

Антонеску полностью согласился с моей оценкой обстановки по всем пунктам. Он также признал, что участок между реками Прут и Молдова является наиболее угрожаемым. Считая, что есть признаки, говорящие о намерении русских высадить морской десант на юге, он тем не менее отрицал возможность такой операции. Он сокрушался по поводу позиции, занятой Болгарией, и позволил себе прокомментировать некоторые места из речи болгарского премьер-министра, произнесенной за несколько дней до этого. Он оценивал эту речь как прямой выпад против Германии. А болгарский премьер-министр весьма недвусмысленно намекнул на то, что «великий славянский брат», т. е. Россия, поймет положение Болгарии и окажет ей помощь. Антонеску полагал, что, защищая военные и политические интересы Румынии, он не мог не обратить особое внимание на этот вопрос.

Политические интересы Румынии, утверждал Антонеску, требуют, чтобы Бессарабия, включая Яссы, удерживалась нашей группой армий. Для этого необходимо было использовать любые средства. Речь шла не только о защите житницы страны и обороне нефтепромыслов, но и прежде всего о том, что, если этот фронт рухнет, откроется свободный путь на Балканы. Он как глава правительства нес ответственность за каждую пядь земли, оставленную противнику. Поэтому, как он выразился, он выкачивал из румынского народа все, что можно, лишь бы удержать фронт. Когда раньше наши войска оставляли какие-то позиции в России, в этом, по словам Антонеску, не было ничего трагического. Но теперь дело обстояло иначе. Он всегда просил, чтобы Германия предоставила оружие его армии. В его распоряжении, сказал он, все еще находится 160 батальонов обученных солдат, но у них нет оружия. А из-за этого фронт лишается необходимых резервов.