Владимир Королёв - Босфорская война

«В 1621 г., — утверждает П. делла Балле, — козаки польские вошли в устье Черного моря и проникли до самой Тюремной башни и предместий Константинополя, где они захватили огромное количество рабов, так что вельможи турецкие не смели с этой стороны ходить для прогулок в свои сады при виде Козаков, бегавших повсюду с саблями в руках и нигде не встречавших сопротивления» [153].

Французский дипломат Л. де Курменен, приезжавший в 1621 г. в Стамбул со специальной миссией от Людовика XIII в своей книге 1624 г. писал, что турецкие власти в страхе перед казаками и из-за нехватки сил даже вынуждены были привлечь к караульной службе французских купцов, а появление нескольких казачьих лодок, разоривших на черноморских берегах два или три селения, наполнило столицу таким замешательством, что османские сановники умоляли посла Франции [154]предоставить им убежище, если город попадет во власть казаков. По Л. де Курменену, казаки порой грабят даже в 5—6 лье от Стамбула [155]. «И не будь двух замков, которые охраняют пролив, они дошли бы до порта Константинополя, чтобы поджечь Арсенал и его галеры. И если бы им немного повезло, они взяли бы город: турки не считают это невозможным, пребывая в страхе все последние годы».

В целом казачьи военно-морские действия внесли заметный вклад в победу Польши в Хотинской войне, что и отметил Сигизмунд III, наградив по ее окончании не только казаков, сражавшихся на суше, но и казаков-моряков. Тем не менее по мирному договору Речь Посполитая, не в полной мере воспользовавшаяся плодами победы и решившая и после войны придерживаться старого курса в отношениях с Турцией, в очередной раз обязалась не допускать впредь запорожских морских походов.

Завершение Хотинской войны никоим образом не остановило казачьи действия на море. Мурад IV в 1630 г. писал польскому королю, что со времени Хотинского похода морские набеги казаков повторялись беспрерывно. Об этом свидетельствовали события первого же «послевоенного» года.

К осуществлению крупных операций против Турции, проведенных в 1622 г., казаки приступили с апреля. Согласно архивным разысканиям В.М. Пудавова, донская флотилия, действовавшая затем на Босфоре, вышла из Монастырского городка за две недели до Пасхи. Поскольку в том году «светлое воскресенье» приходилось на 21 апреля, выход казаков в море можно датировать около 7 апреля.

Другие данные, однако, относят начало экспедиции, по-видимому, на первые числа мая. Воронежский казак Григорий Титов рассказывал, что «как он был на Дону, и при нем… пошли (казаки. — В.К.) на море перед Николиным днем», т.е. перед 9 мая. По расспросным речам в Москве царицынского стрельца Алексея Васильева, бывшего на Дону после Пасхи, «о Николине дни», экспедиция началась до его приезда, т.е. также перед 9 мая. Есть и еще одна дата начала похода, но, похоже, ошибочная: в полученной в Москве 23 августа 1622 г. отписке Ивана Кондырева, российского посла, направленного в Стамбул, говорится, что казаки отправились на море после Николина дня. С учетом развития событий у Босфора в 1622 г. приходится полагать, что речь идет о разных выходах. «Майскую» флотилию возглавлял запорожец атаман Шило.

Сведения о численности последней экспедиции расходятся между собой. А. Васильев утверждал, что в составе флотилии было 1500 донцов и 300 запорожцев, всего 1800 человек. Шедший по Дону И. Кондырев узнал, что на море отправились «казаков и черкас человек с тысячю и болши», но что после нападения на Трабзон и другие населенные пункты Анатолии из этой экспедиции в Войско Донское вернулись с добычей запорожцы «человек з двести и болши» [156]. Атаман Клецкого городка Торовой Иванов сказал послу, что когда он, атаман, «был на низу в нижних в казачьих юртех… пришли с моря запорожских черкас человек с триста» [157].

В.Д. Сухорукое полагает, что в походе было 1000 донцов и 300 запорожцев и что вернулись 200 запорожцев; следовательно, вначале участников набега насчитывалось 1300 человек, а затем осталось на море 1100. Цифры, близкие к этой, фигурируют далее у того же посла и в расспросных речах воронежского атамана Лариона Чернышева и Михайловского казака Козьмы Ильина. В цитированной выше отписке И. Кондырева сказано: «А ныне… донских казаков на море, что пошли с весны… 1000 человек». В речах же Л. Чернышева и К. Ильина 1622 г. передается известие, слышанное ими в Войске от приезжавшего «мировщика», азовского татарина Мустафы Картавого, что «ходило… на море казаков под Царьград 40 стругов, а в них 1150 человек».

Как увидим, по окончании всего похода на Дон вернутся 25 стругов с более чем 700 казаками, а потери будут исчисляться цифрой свыше 400 человек, и, значит, флотилия насчитывала всего более 1100 казаков, что полностью совпадает с цифрой Л. Чернышева и К. Ильина. Правда, экипажи стругов в этой экспедиции оказываются небольшими для казачьих черноморских походов, а именно 1150 : 40 = 28,7 человека. При численности походного войска в 1800 человек получалась бы более приемлемая, хотя также не слишком высокая цифра — 45 казаков на судно, но вернувшиеся суда насчитывали каждое свыше 28, а потерянные — около 27 человек, так что получается, что изначальная цифра — средний экипаж около 29 человек — верна. Это подтверждается и сообщением А. Васильева о том, что донцы и запорожцы «в том походе позамешкались, и к ним… навстречу для обереганья ходили черкасы ж в пяти стругах, а в струге во всяком человек по 30».

Не все обстоятельства похода 1622 г. известны и ясны, и, в частности, непонятно, почему царская грамота на Дон от 10 марта 1623 г. говорит, что, как великому государю «ведомо… учинилось», под Трабзон ходили «атаманов… и казаков пятьсот человек в тритцати стругех, де с ними ж ходили семдесят человек запорожских черкас». Во флотилии из 570 человек на одно судно должно было приходиться по 19 казаков, что кажется приемлемым для ближних походов по Азовскому морю, но совершенно недостаточным для трабзонского набега. По-видимому, цифра 570 ошибочна, хотя в принципе, поскольку в грамоте упоминаются не 40, а 30 стругов, можно было бы высказать предположение, что большая флотилия разделилась, и к Трабзону почему-то пошли полупустые суда, тогда как прочие оказались с усиленными экипажами, что, впрочем, маловероятно.

Есть неясности и с морской активностью Войска Запорожского в 1622 г. Первый сенатор короны князь Ежи Збараский в письме из Кракова от 8 мая (28 апреля) извещал короля: «Кажется, немало их (запорожцев. — В.К.) прокралось к донцам и ушло с ними на море — значит, турки сейчас будут сердиться». Сенатор советовал направить послание великому везиру, где сообщить, что казаки, отправившиеся в море, — это донцы, которых выслала Москва для нанесения вреда Польше в ее отношениях с Турцией, и посоветовать туркам не верить, если их будут уверять, что это запорожцы. Такое предупреждение было отправлено, о чем польский посол, брат первого сенатора К. Збараский напоминал в 1623 г. великому везиру Мере Хюсейн-паше: «Ведь давали вам знать еще год назад, что с Дона к вам идут несколько челнов. Почему же ваши друзья (татары. — В.К.) не остановили их?»