Электрон Приклонский - Дневник самоходчика

— Я — Р-радий! Я — Р-радий! Кор-робочки гор-рят! Гор-рят кор-робочки… Как поняли? Пр-рием!

И что усердствует, как будто и без него не видно?!

А мы уже к роще приблизились, взяв правее. Свернули вправо и два КВ из 61-го полка, должно быть танковый взвод, выполняющий задачу одинаковую с нашей.

Метрах в трехстах от зеленой стены опушки извивается в поле серо-желтая дорога. По ней и помчались к хутору оба опередивших нас танка, комбатова машина и наша — четвертая.

Идущие впереди вспыхнули один за другим. Призрачно-легкое облачко мелькнуло вокруг башни головного танка. Он, чуть вздрогнув на бегу, прокатился по инерции сколько-то метров вперед и остановился, окутавшись огнем и дымом, рядом со старым, высохшим деревом. Второй КВ, не сбавляя скорости, стал объезжать товарища, разворачивая пушку в сторону рощи, и тоже загорелся. Выстрелить успела только Идесманова машина — и тотчас полыхнула вспышка на ее башне. Откинулся правый башенный люк, из него вырвался яростный столб пламени, кто-то из экипажа вынырнул было до пояса из башни, но тут же повис вниз головой, почернев на глазах.

Все это произошло за такие мгновения и было так неизмеримо жутко, что все во мне напряглось до предела, а правая нога моя, до сих пор без устали нажимавшая на педаль газа, начала вдруг подпрыгивать сама собой. Мотор заработал рывками, странно подвывая. Испугавшись, что он заглохнет в такой неподходящий момент, изо всех сил надавливаю на правое колено левой рукой, а правой инстинктивно дергаю за правый рычаг, чтобы развернуть самоходку лбом к опушке. И вдруг наша машина одним прыжком принимает нужное положение. Прямо передо мной возникает черный борт обезглавленного сгоревшего танка. Над его пустой бронированной коробкой сверкает ослепительный зеленовато-голубой свет, похожий на огонь электросварки. Термитный заряд, предназначенный нам, угодил в мертвую машину — и это спасло нас… По дополнительной броне, прикрывающей снаружи ходовую часть, узнаю «Матильду» — английский средний танк.

— Доверни вправо десять. Хорош! Вперед! — отчетливо втискивается в уши напряженно-спокойный голос командира. — Стоп!

И через секунду:

— Огонь!

Рявкнула басом наша 152-миллиметровая и плавно, но быстро подалась назад-вперед дородным телом. За спиной звякнула звонко о днище медная гильза. И сразу стало легче на душе: получите сдачу!

А в наушниках:

— Фугасным — заряжай!

Короткая возня сзади. Мягко клацает смазанный замок.

— Готово!

— Огонь!

Передо мной — разбитая (наверное, в июльских боях) «Матильда», низко осевшая, и мне сейчас даже видна внутренность ее корпуса. Завороженно гляжу, сощурясь, на сыплющий белыми искрами голубой огонь, снова заигравший внутри мертвого танка: второй снаряд прожег за какие-то мгновения его борт, обращенный к опушке. Правая рука сама «втыкает» заднюю передачу (стоять на месте нельзя) — и очень кстати. Самоходка попятилась задом под уклон — очередной вражеский снаряд свистнул выше нашей башни. А Лапкин и Бакаев успели перезарядить орудие.

— Вперед — влево — 30! — Это мне для грубой наводки.

Выскакиваем левее нашего броневого щита, выстрел по опушке — и снова откатываемся назад. Что там сверху видят командир с наводчиком — снизу мне не разглядеть. Прислушиваюсь к их возбужденным репликам.

— Петров! Видишь сломанную березу? Смотри левей лучше. Орудие шевелится… Прямой наводкой!..

— Есть, вижу! Это танковая башня. Готово!

— Бронебойным — заряжай!

Крякнув, опустил Лапкин 48-килограммовую черную тупорылую чушку снаряда на лоток, быстро зарядил.

— Готово!

— Огонь!.. А-а, гадина, заткнулась!.. Ну, Петров, молодец!

Сколько же это выстрелов мы успели сделать? Семь? Девять? В башне душно от дыма: дышать трудно, к горлу подступает тошнота, в голове легкое кружение.

Полностью занятый маневрированием при каждом выстреле, мало что успеваешь заметить в свою щель. Раз, отъезжая назад (с нашим раздельным заряжанием только и состязаться в скорострельности с противотанковыми пушками), видел, как сильно задымил в поле повыше нас один из КВ. И тотчас заработал огнетушитель, полетели из люков кассеты со снарядами, зеленые гранатные сумки, вещмешки и шинели, замелькали возле танка чумазые ребята, подавая наверх ведра с сухой песчаной землей. Кто-то из гвардейцев использовал даже одеяло. Экипаж быстро усмирил пламя, уложил на место снаряды, и танк снова упрямо двинулся к хутору.

Наконец после очередного выстрела Петр, вместо короткой команды «в укрытие!», нараспев прокричал:

— Осколочным без колпачка! Дистанция — ноль! За-аря-жай! Наводчик, по отступающим фрицам — огонь!

А насчет количества произведенных Петровым выстрелов я ошибся: к нам по лощине подобрался грузовик из взвода боепитания, и мы прямо на поле пополнили свой огнеприпас.

Сверху, из-под хутора, по песчаному проселку, мимо чадящих черной копотью сожженных танков уже гнали усталые и злые пехотинцы пленных — запыленных, растерянных и бледных. Из люка КВ, подбитого снарядом все на той же дороге в самом начале атаки, высунулся до пояса капитан, должно быть командир роты. Лицо его при виде фашистских солдат побелело и страшно исказилось. Потрясая пистолетом, он с гневом и ненавистью закричал:

— Кончай их на месте, гадов! Они с нами н-не н-нянчатся!

Пленные с опаской обходили танк.

А в роще, среди деревьев, замелькали фигуры людей в родной защитной форме, и разбросанные боем по широкому полю танки и самоходки осторожно стали приближаться к хутору, стараясь идти след в след. При этом стихийно образовалось несколько сборных колонн, и перед каждой из них шагали по два-три сапера с миноискателями в руках. Длинными шестами, которые оканчивались металлическим щупом, солдаты быстро, но тщательно тыкали в землю перед танковыми гусеницами. Обнаружив противотанковую мину, они тут же обезвреживали ее и снова продолжали свой небезопасный путь, а следом за ними, как за поводырями, шаг за шагом продвигались наши машины.

Мин на поле очень много. Полянсков, не успев проехать и двухсот метров вперед после сигнала атаки, остался без левой гусеницы. Подорвалось несколько машин и из 61-го. Все стали маневрировать с опаской, сбавили скорость, и без того невысокую из-за движения на подъем, поэтому нас так и пожгли. Тяжелые полки приняли на себя огонь, а дело решил обходной маневр танковой бригады.

На верху бугра и на его западном скате раскинулся хутор. Только днем (какими длинными оказались всего три-четыре километра по злосчастному полю, на котором в результате боя почти ничего не осталось от созревающего урожая) въезжаем на его улицу. Она вся запружена немецким конным обозом, не успевшим уйти, и пехота на ходу «проверяет» повозки, брошенные автомашины с грузами.