Электрон Приклонский - Дневник самоходчика

— За денежки, товарищ лейтенант, здесь не очень-то продают. А есть у меня одна вещь. Для товарообмена. Человек человеку… — И Орехов торжественно извлек из своего сидора вполне еще крепкие солдатские ботинки. — Поскольку нас уже перековали для фронта, — тут наш заряжающий с довольным видом притопнул каблуком нового кирзового сапога по волглому снегу в круге света, — я считаю, башмачки эти, береженные про черный день, можно в данный тяжелый момент проесть. Буханку за них даже скаредник отвалит не торгуясь. Разрешите идти, товарищ лейтенант?

Пока варится поздний обед, не теряю времени — прогреваю двигатель, чуть-чуть отвернув брезент на корме, чтобы открыты были только выхлопные патрубки.

Вот почерневшую от копоти нержавеющую коробку из-под сухарей, в которой фыркает кулеш, сняли с огня и поставили на пустой ящик остывать, а минут пять спустя из темноты шагнул на свет слегка запыхавшийся Орехов с кирпичом черного хлеба под мышкой. Опустившись на одно колено возле ящика, он четырьмя точными движениями ножа разделал хлеб на пять долей и весело постучал ложкой по краю коробки-кастрюли, приглашая всех к «столу».

— Чур, занимать места согласно купленным билетам! — пошутил командир, нащупывая за голенищем ложку и подставляя раненую спину теплу костра.

Все расположились вокруг ящика, кто — присев на корточки, кто — опустившись на колени, и принялись синхронно работать ложками, дуя на обжигающее, пахнущее дымом хлебово. К сожалению, посудина быстро показала дно.

— Для полной заправки — чай до пота! — отдает распоряжение командир, и Жора щедро разливает по котелкам закипевшую в ведре снеговую воду.

Согрелись. Отмытые ложки спрятаны, свернуты цигарки. Курим, лениво переговариваясь. После долгой возни на холоде от горячей пищи так и клонит в сон. Николай медленно встает:

— Всем спать. Отлучки запрещаю.

Кроме Георгия Сехина, которому дежурить на машине первому (он сумеет, если потребуется, и прогреть дизель), остальные вслед за командиром бредут к землянке и тотчас забираются на нары.

Пишу это уже в теплушке, которую таскают взад-вперед по Окружной железной дороге крикливые маневровые паровозы. Временное затишье в нашей жизни — переезд по рельсам. Конечно, если при этом слиты вода и масло из системы.

Поспать прошлой ночью нам не удалось. Около 22 часов нас растолкал, едва мы смежили веки, офицер из штаба учебного полка и передал командиру приказ о марше на погрузку. К этому мы готовы были давно, так что ни капли не удивились. «Были сборы недолги»: торопливо прощаемся с обитателями землянки, тоже ждущими со дня на день своей отправки. Книжку с закладкой на «Грядущих гуннах» сую под вещмешок, заменяющий подушку моему недолгому знакомцу. Тот даже не проснулся от короткой возни и нескольких возгласов, вызванных нашим уходом.

Примерно через час мы уже топтались, согревая ноги, около своей самоходки на хорошо знакомой мне погрузочной платформе станции Пушкино. Погрузка не заняла бы много времени: маршевая рота, в состав которой нас включили, имеет всего пять машин (СУ-152). Но перед нами грузилась еще какая-то часть, а потом не сразу подали железнодорожные платформы. В середине ночи привезли нам из 15-го учебного полка десятисуточный сухпаек на дорожку, и мы, не отрываясь отдела, со смаком захрустели отлично просушенными ржаными сухарями.

По всем правилам укрепив машину на платформе, слив воду и масло, мы принялись, пыхтя, поднимать из машины тяжеленные аккумуляторы (без малого четыре пуда в каждом), чтобы перенести в специально выделенную для них теплушку с печкой-времянкой, как вдруг в рассветной полумгле к самой нашей платформе подкатывает крытый брезентом «Шевроле». Дверца его кабины распахивается, и незнакомый интендант торопливо спрашивает у нас, где находится машина младшего лейтенанта Баландина. Зовем командира. Тот выглянул из своего люка:

— Я младший лейтенант Баландин!

— Распишитесь и получите продовольствие на экипаж и полушубки на офицеров.

— Слушаюсь! — Голова Николая исчезает, и через минуту, сбросив с себя полушубок, он вылезает на башню в черных стеганых ватных брюках и телогрейке. Не моргнув усом, наш командир машины поставил свои размашистые подписи в обеих ведомостях. Очкастый интендант кивнул солдату, сидевшему в кузове, и прямо к нашим ногам, словно по мановению волшебной палочки, упали большие бумажные пакеты с сухим пайком, а сверху их накрыли два связанных вместе новых белых полушубка. Николай с чувством пожал руку расторопному хозяйственнику, и грузовик медленно двинулся вдоль эшелона, а мы еще некоторое время оторопело разглядывали неожиданный подарок. Затем по команде Николая все было незамедлительно упрятано внутрь машины. Наш младший приложил палец к губам:

— Надо быть совершенным дураком, чтобы добровольно отречься от такого добра. Считайте это наградой за наши последние мытарства, особенно за три дня, прожитые впроголодь. И вообще… запас карман не рвет. Молчок!

Очевидно, центр формирования тяжелых полков со своей стороны тоже снабдил нас на дорогу, не подозревая о том, что это уже сделано учебным полком. Этот маленький «акт возмездия», порожденный предотъездной суматохой, сильно развеселил нас. Мы с воодушевлением перетащили аккумуляторы в вагон-аккумуляторную и заняли наконец в своей теплушке нижние нары, оставленные нам, как опоздавшим. Экипажи разместились просторно: для 30 человек выделено два товарных вагона.

Итак, зампотех из 15-го учебного самоходно-артиллерийского полка благополучно сбыл с рук «порченую» и теперь может быть вполне спокоен за свою служебную характеристику. Ему наплевать на то, что станет с машиной в дальнейшем и годна ли она для боя. А что касается людей…

Целые сутки выбираемся из-под Москвы. Катаясь возле столицы, видели салют над городом. От пассажиров на остановке электрички узнали (рации на наших машинах временно без питания), что салютовали в честь освободителей города Сарны. Это на севере Украины. А в Белоруссии, на Мозырьском направлении, совершен прорыв немецкой обороны в 30 километров по фронту и на 15 километров в глубину.

На какой-то подмосковной станции, прогуливаясь вдоль эшелона, заметил на откинутых низких бортах платформ с нашими машинами надписи мелом: «Киев». Немедленно сообщаю новость товарищам по теплушке. Потолковали и решили: все нормально, едем туда, где сейчас жарче всего.

Вечером экипажно слегка отметили отъезд на фронт. Двойной десятисуточный легко обеспечит нас на полмесяца, и поэтому дальняя дорога не страшит. Да еще в резерве пара новых полушубков. Ребятам их носить нельзя (хотя мерзнуть наряду с офицерами можно): не положено. Заметит какой-нибудь ретивый интендант из будущей нашей части, докопается до истины, и — прощай, полушубки!