Ярослав Бутаков - Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии

Неблагодарное это дело — подсчитывать потери в Гражданской войне… Во избежание недоразумений сразу оговоримся, что мы ведем речь лишь о потерях армий воевавших сторон, а не об общем числе жертв Гражданской войны. Демографические методики могут дать примерную цифру общих потерь населения России за этот период. Однако, поскольку приводимые в разных изданиях подсчеты нередко исходят из априорных исходных данных, приведем более точные цифровые показатели этого рода.

Первая перепись населения СССР 1926 г. насчитала 147 млн. человек. На той территории, которая вошла в состав СССР, в 1914 г. проживало примерно 142—143 млн. человек (то есть спустя шесть лет после окончания Гражданской войны демографическая яма была уже с лихвой перекрыта). Обычный показатель демографического роста в мирное время можно рассчитать исхода из того, что в 1897 г. в России проживало 116,2 млн. а в 1914 г., как уже сказано, 155,4 млн.

Как распределяются потери по категориям жертв — нельзя сказать точно. Ясно, что потери армий Гражданской войны составляют здесь незначительную долю. Как мы уже видели, она в четыре с половиной раза меньше, чем число погибших русских в Первой мировой войне. Какое-то количество приходится на долю эмигрантов. Эмигрировали не только представители элитных классов, но и целые этносы. Причем эмиграция была не всегда напрямую связана с революцией. Так, перепись 1897 г. насчитала 4,1 млн. казахов (их тогда называли киргиз-кайсаками). По данным переписи 1926 г. казахи оказались единственным большим народом бывшей Российской империи, чья численность не возросла но сравнению с 1897 г. Массовый исход казахов в Китай начался во время национального восстания 1916 г., подавлявшегося всеми властями России, не исключая советской.

Общеизвестно, что значительный вклад в повышение смертности в годы революции и Гражданской войны внесло распространение эпидемических заболеваний. Как ни странно, именно этот вклад мы можем оценить достаточно точно, хотя и но косвенным показателям. В 1918—1920 гг. в Красной Армии от инфекций умерло 283 тыс. человек {228} 228 Россия и СССР в войнах XX века… С. 131. , что составило 4,2% общего числа служивших в ней за этот период. Экстраполировав эту пропорцию на все население России, получим, что только от заразных болезней в стране за три года умерло около 6 млн. человек! Вряд ли смертность от эпидемий на «гражданке» была ниже, чем в армии — все-таки служат взрослые мужчины, а в тылу есть и старики, и дети…

Определение точного числа потерь России в 1914— 1920 гг. — дело специалистов-демографов, не входящее в задачи данной книги. Ясно, однако, что эти подсчеты должны исходить из реальных показателей, а не из фантастических цифр 170—180 млн. человек, якобы проживавших в России перед Первой мировой войной!

Заканчивая этот раздел, нельзя не упомянуть о трагическом венце жизни одного из главных героев нашей книги — последнего российскою императора Николая II, убитого вместе с женой и всеми пятерыми детьми, а также несколькими слугами, в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. Это злодеяние многие считают не только главным преступлением большевиков, но и ключевым актом в процессе разрушения старой России, отношение к которому выявило истинное лицо многих политических деятелей и групп России и мира того времени.

Цареубийство не было новостью в России, но уже в XIX столетии происходило всего два раза. А насилие над малолетними особами царских кровей, как убийство царевича Димитрия в 1591 г. или заключение в тюрьму младенца Иоанна VI в 1741 г. (с последующим убийством уже взрослого в 1764 г.), и вовсе успело стать достоянием седой старины. Поэтому екатеринбургское злодеяние шокировало многих, кто о нем узнавал.

Что касается большевиков, то с ними-то как раз все совершенно ясно. В данном случае они всего лишь исполнили завещанное им столетней русской революционной традицией, начиная с декабристов Пестеля и Рылеева, считавших физическое истребление царствующей династии непременной гарантией упрочения республики в России. Но какова была позиция российских либералов, ратовавших за законность и правовое государство, а также монарших дворов Европы?

Ни один династический дом — ни союзный, ни даже просто родственный — палец о палец не ударил, чтобы спасти Романовых от готовящейся участи, которая стала очевидной уже в 1917 г. Больше всего возможностей для этого имела английская королевская семья. В литературе давно утвердилось мнение, что британский король Георг V «не сделал ровно ничего, что могло бы обленить участь поверженных венценосцев. У него не было ни малейшего желания бросать вызов публике, демонстрируя свои человеческие симпатии (если они у него и существовали)» {229} 229 Боханов А.Н. Николай II. М., 1997. С. 384. .

Что же касается вождей российской буржуазии, то они, судя но всему, готовили суд над свергнутым монархом. Вариант эмиграции исключался. Иначе зачем Керенский в августе 1917 г. отослал царскую семью в Тобольск, откуда выехать из России, не привлекая к себе внимания, можно было разве что лишь Северным морским путем?! Зато в этой сибирской глубинке можно было избежать самосуда революционно настроенной толпы. Очевидно, готовился показательный процесс. Если бы буржуазии в 1917—1918 гг. удалось удержаться у власти в России, то ее положение все равно оставалось бы очень шатким. Суд над «гражданином Романовым» мог в этой обстановке стать той костью, которой буржуазные правители не колеблясь заткнули бы рот российскому пролетариату.

На необходимость суда и смертной казни над Николаем II и другими деятелями старого режима, как считает историк В.П. Булдаков, Керенский недвусмысленно намекнул, заявив как-то в российском судебном Сенате: «Две-три жертвы, пожалуй, необходимы» {230} 230 Булдаков В.П. Ук. соч. С. 61. . «Две-три» — очевидно, к суду привлекли бы и императрицу, так как она была главным объектом клеветнических нападок либералов, и кого-то из великих князей (княгинь) или приближенных царской семьи. Детей Николая II буржуазная российская Фемида, скорее всего, пощадила бы, но и то лишь из-за их несовершеннолетия, установив при этом над ними чью-нибудь унизительную опеку.

Можно быть уверенными, что выдающиеся либеральные правоведы России — В.Л. Маклаков, В.Д. Набоков, П.И. Новгородцев, тот же Керенский — постарались бы обставить процесс над императорской четой так юридически безукоризненно, что и сто лет спустя российский суд не нашел бы в обстоятельствах дела оснований для его пересмотра и для реабилитации императора. Это было бы политическое убийство, цинично обставленное ритуалом «торжества правосудия», совершенное с тщательным соблюдением всей буквы закона. К вящей посмертной славе последнего государя, дело до этого не дошло лишь потому, что власть оказалась у большевиков, не озабоченных юридическими тонкостями.