Олег Смыслов - Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях

Но главное, он придумал, как избавиться от эсэсовских офицеров. Их решено было пригласить в мастерские будто бы для примерки одежды и получения мебели. При этом каждому назначили свое время. Пунктуальные немцы являлись каждый в свой срок. Доведенные до отчаяния узники, которые прежде никогда не убивали, зарубили их топорами. За час они расправились с большинством находившихся в лагере эсэсовцев.

После этого колонна заключенных, построенных по сигналу якобы на вечернюю поверку, в считаные минуты вырвалась из лагеря в сторону леса. Всего бежало около 400 узников, из которых 80 погибло на минах и от пуль. 320 человек достигли леса. 170 из них были позже схвачены и казнены. Некоторых убили враждебно настроенные местные жители, но многие все же спаслись. Восемь евреев из числа бывших советских военнопленных Печерский привел в Белоруссию, где они влились в партизанские отряды».

В каждом лагере для советских военнопленных существовала так называемая «Особая команда». Она занимала около половины барака. Как вспоминал Ю.В. Владимиров, основной задачей этой команды было выявление «засланных из СССР под видом военнопленных разведчиков, шпионов и диверсантов. Она искала также коммунистов, евреев и цыган. Особая команда внедряла своих агентов, замаскированных под пленных, широко использовала пленных в качестве осведомителей и доносчиков…

Особая команда проверяла картотеки советских военнопленных, причем отделом регистрации заведовал один из главных членов Особой команды — немец, хорошо владевший русским языком.

Следующим объектом деятельности Особой команды было проведение антисоветской агитации среди военнопленных. К этому привлекались пленные, недовольные советской властью, особенно И.В. Сталиным, как правило, хорошо разбирающиеся в политике. Агитгруппа размещалась в отдельной комнате. Агитаторы проводили в бараках лекции, сообщали о положении на фронтах, приносили антисоветские газеты и брошюры на русском языке. Нередко для проведения лекций приезжали слушатели пропагандистских курсов, одетые в немецкую офицерскую форму, но с “русскими” знаками различия на левом рукаве и в петлицах воротника. Агитгруппа создала в лагере небольшой кружок самодеятельности из пленных, который работал в клубе, примыкавшем к резиденции Особой команды. Для агитаторов и некоторых привилегированных пленных там устраивали просмотры немецких кинофильмов. Просмотры проходили в упомянутом же клубе. С участием кружка самодеятельности в этом же помещении отмечали различные праздники: немецкое Рождество, Новый год и пр.

Через ту же группу агитаторов и пропагандистов Особая команда активно занималась вербовкой советских военнопленных на службу в частях Германских вооруженных сил, в основном в составе прибалтийских, украинских, белорусских, русских, казачьих, кавказских, волжско-уральских, среднеазиатских и других подразделений. Позже пленных стали вербовать в Русскую освободительную армию (РОА) …

Руководил Особой командой пожилой немецкий офицер в чине капитана, владевший русским далеко не в совершенстве. Должность его называлась “зондерфюрер”, что в переводе означает “особый руководитель”. Его помощником являлся одетый в черное пальто, в костюм с белой рубашкой и галстуком пожилой русский эмигрант… Этот человек был очень интеллигентным и хорошо относился к соотечественникам, хотя разговаривал с ними мало. Возглавлял группу агитаторов и пропагандистов русский из числа военнопленных, который, по-видимому, был в Красной армии политическим работником. Судя по тому, что у него совершенно отсутствовала военная выправка, его, вероятно, мобилизовали в начале войны либо из вуза, либо с какого-то предприятия, где он, возможно, руководил парткомом. Язык у него был, как говорят в народе, хорошо “подвешен”, поэтому слушать его было интересно. Вел он себя просто, ходил в обычной одежде военнопленного. Лекции и беседы пленные выслушивали с определенным интересом и доверием. Но когда в феврале 1943 года германские войска потерпели сокрушительное поражение под Сталинградом, большинство пленных приобрело полную уверенность, что Красная армия непременно победит».

Вспоминает А.И. Деревенц: «Вообще, если говорить о настроениях взятых в плен советских солдат, то среди них были и предатели, выдававшие и политруков, и евреев, и всех “неблагонадежных”, — может быть, имея уже подобный опыт «стукачей» в Советском Союзе. Эти люди готовы были верно служить и нашим “органам”, и немцам. Впрочем, это было в начале войны, когда казалось, что победа немцев неизбежна. Тогда к нам в лагерь как-то прислали несколько наших пленных, выразивших желание служить в немецкой армии. Их туда не взяли по причине крайнего истощения. Один из них — высокий широкоплечий парень — от голода настолько ослабел, что не смог двигаться.

— Вот из-за него нас и не взяли, — негодовали остальные.

Впрочем, пожалуй, удивляться надо не тому, что кто-то был рад гитлеровскому нашествию, а тому, что их было очень мало».

Наконец, мы подошли к четвертой категории военнопленных. Это перешедшие на сторону врага. Одного из таких описал Ю.В. Владимиров: «Однажды вечером в наш барак вместе с охапкой газеты “За родину” нам принесли махорку и раздали ее по пачке даже некурящим, которые обычно ее обменивали на что-либо съестное. Среди тех, кто нам принес эти дары, оказался симпатичный офицер, от которого пахло духами. Он сидел за столом очень близко от моих нар. Воспользовавшись этим, я вступил с ним в разговор. Я узнал, что он тоже бывший московский студент, попал в плен в начале октября 1941 года в окружении под Вязьмой. Совсем недавно он окончил курсы пропагандистов где-то под Берлином. Теперь ждет в нашем лагере назначения на соответствующую должность в одном из формирований РОА генерала Власова. Живется ему неплохо, всегда сыт, отлично одет, иногда выпивает и “ходит к девочкам”, а главное — “живет только сегодняшним днем”. Уходя, он угостил меня сигаретой и пригласил захаживать к нему в тот барак, где он работает в составе Особой команды. Но поселился он на частной квартире в Мюльберге.

Пока я общался с офицером, за этим наблюдал мой знакомый повар, и, как только я остался один, повар сделал мне замечание — почему я разговаривал с “этой сволочью, рядом с которой и стоять не следует”. Пришлось кое-как оправдываться и отбросить возникшую было мысль о поступлении на пропагандистские курсы и о записи в РОА».

Со слов А.И. Деревенца, «обиженных и обездоленных в Советском Союзе было более чем достаточно, вспомнить хотя бы дикую бесчеловечную коллективизацию и раскулачивание, а еще и “расказачивание”. А потом уничтожение “врагов народа” — честных и преданных Родине людей.