Олег Смыслов - Иуды в погонах

К слову, в 1952 году у Пеньковского умирает тесть. Остаётся один Варенцов.

«После окончания академии меня распределили в Четвертое управление ГРУ. Это восточное управление (стратегическая разведка). Есть другие управления — англо-американское, европейское, Первое управление (это управление нелегалов)…

Так или иначе, около года я проработал в Египетском отделе. Познакомился с агентурной сетью и до сих пор кое-что об этом помню».

Сначала Пеньковского собирались направить старшим помощником военного атташе в Пакистан. Однако обстановка измелилась, и ему показали на Турцию.

«Это был уже конец 1954 года. Я снова начал готовиться к поездке, учил коды, оперативную программу, экономику страны и структуру вооруженных сил. Я приехал туда в июле 1955 года и стал резидентом, главой центра. Официально я был военным атташе и принял руководство над целой агентурной сетью…

Я был уже полковником… В конце войны, перед тем, как я поступил в академию имени Фрунзе, я получил звание подполковника, а в феврале 1950 года стал полковником. Вот уже одиннадцать лет, но февраль 1960 года, я служу в звании полковника…

Итак, я прибыл с женой в Турцию и принял резидентуру, центр ГРУ в Анкаре. В течение месяца мой предшественник полковник Кондратов передал мне все дела, а моим предшественником был морской атташе. В то время военно-воздушных атташе не было. Семь месяцев спустя приехал, чтобы стать резидентом, генерал-майор Савченко, но имя использовал чужое — Рубенко. Многие использовали чужие имена.

До этого Рубенко был военным атташе в Афганистане. Когда приехал этот старик — ему было больше шестидесяти, — я передал ему все дела, и резидентом стал он. А я его помощником. Я проработал до ноября 1956 года, и потом у нас возникла неприятная ситуация с одним из наших помощников атташе. Это произошло через три месяца после приезда Савченко, и этим атташе был подполковник Николай Ионченко.

Он просто-напросто подходил к туркам в ресторанах и предлагал им работать на него за деньги. Таким грубым путём Ионченко пытался купить военную информацию. Естественно, турецкая контрразведка засекла это. Хочу вам признаться: мои отношения с Ионченко были хуже некуда; они с Рубенко пытались подставить меня, чтобы меня выгнали из партии…

Не назвав своего имени, я позвонил из телефона-автомата в турецкую контрразведку, сообщив о деятельности Ионченко и указав, где он встречается со своими агентами…

Он был подполковником. Ионченко был настроен против меня. Поскольку в академии он учил турецкий язык, он был возмущён тем, что не его, а меня с моим английским назначили заместителем резидента. С генералом он очень дружил, и оба они сделали моё существование настолько невыносимым, что я написал в штаб письмо с просьбой перевода — куда угодно. Мне ответили, что необходимо подождать. По натуре я человек мстительный, но честный. Уже тогда, когда я увидел, как несправедливо со мной поступают, у меня созрело решение перейти к вам. Я хочу поклясться и расписаться в готовности служить вам и провести остаток моих дней в новой жизни.

Три месяца спустя Ионченко был снова скомпрометирован и объявлен “персоной нон грата”. Я проводил его в Стамбул, и он поехал домой через Болгарию. Генерал послал в штаб телеграмму, что турки с американцами устроили против Ионченко провокацию. Его схватили, когда он собирал “урожай”. В то время, кстати, проходил официальный визит в Турцию шаха Ирана и его супруги, и службы турецкой безопасности и контрразведки были начеку, охраняя гостей. Мы даже получили инструкцию от начальника ГРУ не проводить в этот период никаких операций. Однако генерал разрешил Ионченко пойти на встречу с агентом, назначенную на 10 мая. Я помню эту дату, потому что это день рождения моей матери. Всё произошло в то самое время, когда турецкий лейтенант передавал Ионченко военную документацию.

Я сидел как раз в кабинете у генерала, когда дежурный офицер посольства сообщил: “Товарищ генерал, ваш помощник был задержан турецкой контрразведкой, когда пытался получить военные материалы от турецкого офицера”.

Генерал очень расстроился и сказал мне, что я должен его оттуда забрать. “Почему вы позволили ему идти на эту встречу?” — спросил я.

Оперативные фонды в турецких лирах находились в моем распоряжении, однако генерал выдал Ионченко свои деньги, около 200 лир (40 долларов в 1956 году), чтобы заплатить за сведения. Это было сделано для того, чтобы я ничего не узнал. Сумма довольно приличная, и, чтобы скрыть это от меня, её не стали брать из оперативного фонда. Теперь же, когда это произошло, генерал мне во всём признался. Мы стали спорить. Я сказал ему, что он всегда обвинял меня, что я плохой и неопытный оперативник и не вербую агентов. Оп готовил к отправке телеграмму в Москву, и я спросил его: “Вы коммунист?”

Когда он ответил “Да”, я спросил его, почему же тогда он соврал и не выполнил приказ о приостановке операций во время визита шаха. Он попросил меня уйти из его кабинета, сказав, что меня это не касается, на что я заявил, что сообщу обо всём случившемся по другому каналу.

Потом я доложил о происшедшем по каналу КГБ, через наших «соседей». Резидентом КГБ был тогда полковник Павел Дмитриевич Ерзин…

Мою телеграмму получил начальник КГБ Серов, тот самый Серов, который теперь является начальником ГРУ. Серов сразу же сообщил об этой телеграмме Хрущёву, поскольку обо всех проступках офицеров необходимо докладывать в Президиум. Генерал-лейтенант Михаил Шалин (начальник ГРУ) передал донесение и от Рубенко, в котором тот пытался оправдать невыполнение приказа. В то время министром обороны был маршал Жуков, и телеграмма дошла до начальника штаба. Когда Хрущёв увидел мою телеграмму и донесение Рубенко, он заорал: “Какой дурак врет — Пеньковский или генерал? Выяснить и доложить…”

Итак, джентльмены, я проработал там до ноября. Я снова анонимно позволил в турецкую контрразведку и сказал, что помощник куратора вместе с болгарскими агентами выкрали некое военное пособие с турецкой военной выставки. Офицер, с которым я говорил по телефону, сказал на чистом английском, что я должен зайти к нему и переговорить, но я отказался, поскольку в то время ещё ничего окончательно не решил…

Последний раз я позвонил 4 ноября 1956 года, накануне Суэцкого кризиса».

Следует отметить, что план Пеньковского был весьма прост. Интриган своими звонками убивал сразу двух зайцев. Во-первых, он мстил своим «обидчикам». Во-вторых, таким образом он пытался их убрать, чтобы занять достойное для себя место. Но, как известно, «Бог шельму метит», и 6 ноября 1956 года Пеньковский с женой выехали из Турции.

Если раньше что-то подобное удавалось будущему предателю, то теперь все усилия оказались не просто напрасными, но, более того, они обернулись против самого полковника.