Владимир Шигин - Мятеж броненосца «Князь Потемкин-Таврический»

Отныне каждый был предоставлен самому себе. Без денег, без знания иностранных языков, без помощи «братьев-революционеров» никому не нужные «потемкинцы» разбрелись во все стороны. Из письма матроса Д.И. Горелова из Румынии: «Я остался голый и босый среди зимы и вдобавок без куска хлеба».

Несколько десятков из них почти сразу же вернулись на свой корабль, едва в Констанцию пришла Черноморская эскадра, чтобы увести «Потемкин» в Севастополь. Вернувшиеся матросы (конечно, это были те, кто не принимал активного участия в мятеже) активно помогали в подготовке корабля к переходу и участвовали в его проведении. Но об этом факте у нас вспоминать не любят.

Впрочем, нескольким членов экипажа помощь и поддержка все же была оказана. К примеру, Матюшенко сразу же был отделен от всей остальной команды (судьба которой отныне никого уже не интересовала) и переправлен румынским революционером Гереа-Доброджану (Константин Кац) в Швейцарию. Перед отъездом Матюшенко Денисенко присутствовал при разговоре того с неким революционером-провокатором князем Хилковым, который планировал новые революционные акции, но уже в Петербурге. Душой этих революционных выступлений должны были быть поп Гапон и Матюшенко. По воспоминаниям Фельдмана, «Матюшенко никогда не был сознательным социал-демократом, хотя и любил называть себя таковым».

Хорошо известна картина; В.И. Ленин беседует с матросом Матюшенко. На картине Матюшенко что-то увлеченно рассказывает Ленину, который внимательно его слушает. Рядом на диване с беседующими сидит и Н.К. Крупская, которая тоже с интересом слушает главного «потемкинца».

Что здесь правда, а что ложь? О факте такой встречи говорят многие источники, однако почему-то никто не говорит, что эта встреча не имела никакого продолжения. Ни Ленин, ни Матюшенко не пожелали больше ни встречаться, ни тем более сотрудничать. Почему? Можно только предположить, что идеи большевиков показались слишком умеренными и слишком далекими для нетерпеливого и вошедшего во вкус восстаний и мятежей матроса. Со своей стороны, Ленина могла отпугнуть неприкрытая кровожадность собеседника, которая при его весьма низкой эрудиции и образованности производила, скорее всего, самое гнетущее впечатление. Если к этому прибавить эпатажно-хамское поведение в обществе, которое неизменно демонстрировал эмигрантам Матюшенко, и его избалованность всеобщим вниманием и славой, то понять руководителя большевистской партии вполне можно. От таких личностей, как Матюшенко, лучше было держаться подальше. Пользы от них уже не могло быть никакой, зато скандалов и крови могло быть много.

О встрече Матюшенко с Лениным оставила свои вспоминания Крупская. Встреча, оказывается, была еще та! Супруги Ульяновы, как интеллигентные люди, пригласили героического потемкинца на чашку чая. Помимо него был приглашен еще некий молодой социалист, имя которого Крупская не указывает. За чаем начался спор о крестьянах и Матюшенко, обложив всех присутствующих трехэтажным матом, схватил социалиста за грудки. «Не знаю, до чего бы дошло, — писала Крупская, — если бы не… Ильич». Ленин быстро утащил разъяренного потемкинца в другую комнату, а Крупская «постаралась поскорее сплавить парня». Больше, как мы уже знаем, Ленин желания общаться со знаменитым потемкинцем не высказывал.

Из воспоминаний анархиста Г. Сандомирского: «Флотское звание его (Матюшенко. — В.Ш.) было, кажется, боцманмат. Если я и ошибаюсь формально, то звание это как нельзя более соответствовало его угрюмому облику низкорослого моряка, грузно ступающего слегка искривленными тяжелыми ногами… В анархических сферах Матюшенко занимал позицию самую крайнюю. Босяки, безработные и вообще все те элементы, которые обычно подводятся под понятие “люмпен-пролетариата”, занимали его внимание гораздо больше, чем “сытые, разжиревшие мещане” из квалифицированных рабочих».

Не были тайной для других революционеров и садистские наклонности унтера с «Потемкина». По воспоминаниям Фельдмана, Матюшенко хвастался ему, что из семерых офицеров он собственноручно убил пятерых. До нас дошли слова ветерана потемкинского восстания Шестидесятого, сказанные им уже в 60-х годах о Матюшенко. Со слов старейшей сотрудницы музея Черноморского флота Генриетты Васильевны Парамоновой, знавшей Шестидесятого на протяжении многих десятков лет, он однажды, находясь еще в полной памяти, вспоминая о Матюшенко, сказал ей следующее: «Это был страшный человек, настоящий садист, которому убийство безоружных офицеров доставляло настоящее удовольствие. Он-то и начал расправу с ними, хотя это было совсем никому не нужно».

Впрочем, и сам маститый старец Шестидесятый в молодости не был агнцем божиим. Согласно документам следствия, он лично участвовал в убийстве лейтенанта Тона, арестовывал старшего механика подполковника Цветкова и кондуктора Бордюкова, предлагал выбросить за борт тяжелораненого мичмана Бахтина, являлся он и одним из инициаторов обстрела Одессы.

В воспоминаниях Г. Сандомирского, в целом благоволившего к Матюшенко, то и дело встречаются такие высказывания: «Верный своему босяцкому происхождению Матюшенко», «В редкие минуты добродушия, находившие на Матюшенко, он снисходительно посмеивался».., «Матюшенко, с аппетитом уплетая поданное нам блюдо, начал самым немилосердным образом “крыть” гостеприимных хозяев (эсеры Гольдсмиты. — В.Ш.) за их “толстовские” взгляды… Я с ужасом слушал эту отповедь Матюшенко…» Что и говорить, даже в этих высказываниях личность вырисовывается весьма малоприятная.

Тем временем Матюшенко, ставший модным «героем революции», общался и с «пролетарским» писателем Горьким, и с социалистом Раковским, и с эсером-предателем Азефом, и с эсером-террористом Савинковым, и даже с попом-провокатором Талоном. Все проявляли несомненный интерес к главному «потемкинцу». Но после первого же общения большинство больше видеть его уже не желало. Мода на Матюшенко прошла очень быстро.

Буквально за несколько месяцев Матюшенко насмерть переругался и со всеми видными революционерами. На Горького, к примеру, он обозлился, увидев того ехавшего по улице на автомобиле, а социалиста Жореса он едва не отлупил прямо на митинге. Как пишет эсерка-террористка Ивановская, в 1907 году видевшая Матюшенко в Женеве, тот был разочарован тем, что лидеры революционеров, находящиеся в эмиграции, вершат судьбы тех, кто непосредственно участвует в революции в России. Под революцией он понимал исключительно грабежи банков и убийство интеллигентов и офицеров. Чтение трудов Маркса он объявил глупым и ненужным делом, уделом все тех же «очкастых интеллигентов». Уделом же настоящих революционеров, по его мнению, должны были быть револьвер и бомба. От Талона Матюшенко, к примеру, хотел получить деньги на организацию матросского отряда «смерти», который должен был пробраться в Петербург и устроить там всем беспощадный террор. Гапон деньги обещал, но так их и не дал, потому как сам был повешен за измену соратниками-эсерами.