Александр Пинченков - Ржевская дуга генерала Белова

Казалось бы, подорвите полотно, растащите рельсы где-нибудь подальше от станции — и забудьте про опасность контрмер противника. Когда гаинковские партизаны между Днепром и Ягодной Гривой так разобрали железную дорогу (линия Смоленск — Сухиничи), никаких атак крупными силами, никаких вражеских попыток восстановить движение не последовало. Однако на Угре было иначе — видно уж важна была, очень важна была для немцев тогда железнодорожная линия от станции Занозной на Вязьму. И начались бои, — с настойчивыми немецкими попытками восстановить эксплуатацию на поврежденном партизанами участке дороги.

Первая такая попытка была предпринята врагом уже 28 февраля 1942 г., когда на подходе к станции Вертехово показались бронеплощадка и 3 вагона с немецкими солдатами. Партизаны были готовы ко встрече. Последовал скоротечный бой, в котором из партизан было лишь трос ранено. А вот для противника обернулось хуже — только на путях партизаны обнаружили погибших 7 солдат и офицера. Остальные были увезены спешно отошедшим из-под партизанских пуль эшелоном.

1 марта — снова бой с подразделением, прибывшим для восстановления пути ремонтным поездом. На этот раз бой

произошел упорный, долгий — в течение всего дня. Немцы неоднократно пытались оттеснить партизан от железной дорога, но несли потери, не достигая успеха. Партизаны били не только из винтовок и пулеметов. Врагу пришлось ощутить и неплохо подготовленный минометный огонь. Немецкие потери были очень значительны. Пришлось уезжать восвояси. По партизанскому донесению с поля боя, убитыми у противника насчитаны 1 офицер, 42 солдата.

2 и 4 марта 1942 г. — очередные бои под Вертехово. Читая приводимые партизанами (не в книгах, упаси бог, — в журнале боевых действий тех дней) записи о понесенных противником потерях, иной раз могло бы и не повериться: 2-го марта — 39,4-го утром — 30 убитыми и ранеными. Но ведь, если вдуматься, поведи вдруг с 50 метров пулеметной очередью по вагону, битком набитому солдатами, со взгорочка, где поезд как на ладони — и потери у врага неизбежны. А если у вас станковых пулеметов не один, а три (бой 2 марта), и очередей не по одной, так по десятку убитых на один горячий пулеметный ствол — вовсе и не рекорд.

Партизанские пулеметчики в ходе этих боев стремились деморализовать врага ураганным огнем первых минут. Глазное было — не дать немцу высадиться из вагонов, иначе завяжется вязкий лесной бой, и неизбежно придется погибнуть или отойти. Успевших выпрыгнуть с платформы и вагонов, наиболее рисковых вражеских солдат уничтожали массированным прицельным огнем, пока один из пулеметов держал на прицеле оставшихся в вагонах. Партизанские минометчики также делали свою работу, вносили тем самым хаос в попытки немца разобраться в обстановке и организовать бой. Кое-кому из немецких солдат в ходе боя удавалось, правда, подстрелить партизан — но это были единичные ранения, которые па развитие боя существенно повлиять не могли. Убитых, как ни странно, у партизан не было.

Чтобы воспрепятствовать немецким пехотинцам и ремонтникам в попытках восстановить положение у Вертехово, 2 марта «Северный медведь» дополнительно к вертеховским разрушениям подорвал железнодорожный путь в 3 километрах южнее станции Баскаковка. 3-го, видимо, немцы занимались ремонтом этого участка, по уже 4-го снова были под Вертехово.

Этот день выдался особенно жарким и рекордно кровавым. Началось все стандартно: в 11.30 у Вертехово появился восстановительный поезд в составе 3 вагонов и 1 платформы. Далее — попытки высадиться и атаковать, пулеметный и минометный партизанский огонь, бегство врага. Сколько же еще раз доказывать, что проезд закрыт? Но нет — в 13.35 новая вражеская попытка, подошло уже 3 платформы и 3 вагона. Результаты — к трем десяткам солдат и офицеров, погибших и раненных утром, прибавилось не меньше, по оценке партизан — до полусотни. Восемь десятков! Тут бы самое место и возразить нашим словам, дескать, «врешь — меру знай». Мы б и сами оспорили такую статистику партизан, да нельзя, ведь именно из цифр потерь, видимо, исходили немецкие командиры при принятии дальнейших решений. Дело в том, что с кровавого того дня 4 марта 1942 г. немецкие «наезды» на Вертехово возьми, да прекратись!

...Запекшаяся кровь бурела на стали рельсов, бренчали под ногой россыпи гильз, «Северный медведь» немца на Угру не пустил.

В популярных книгах по истории ВДВ, по истории первой широкомасштабной воздушно-десантной операции Великой Отечественной, операции Вяземской, — вряд ли когда-либо появится глава об этом человеке. Да и о роли его в партизанской борьбе 1942-го на Смоленщине: поинтересуйтесь — не писали и не пишут. Потому что совсем не ту, не книжную войну делали совсем не те, что «выдающиеся», люди. Люди настоящие, достойные памяти.

Павел Артемьевич Мельников — один из политруков 1941-го. Точнее — старший политрук. На левобережье Днепра, восточнее Дорогобужа, именно он организовал и возглавил вооруженное сопротивление врагу. Многие сотни окруженцев огромного «Вяземского каша» были сплочены в боевые единицы, вовлечены Мельниковым в совершенно новую для них войну — вряд ли ее назовешь партизанской. Эти люди, даже если кто из них и выжил, естественным образом не получили медалей «За оборону Москвы», хотя все, что они делали в октябре 1941-го, да и в декабре — январе 1941/42 гг., происходило на полях Московской битвы. А месяц непрерывной службы в действующих частях, как того требовалось для получения медали, им по справочкам не набрать, то-то. Наш разговор о неучастниках, таким образом, «Московской битвы», хотя именно им выпало в ней самое тяжелое и страшное: первые, разгромные дни и недели, и последние, захлебнувшиеся в крови, ее педели и даже (после отрсзаш1ыс «историками») месяцы. Мельников, один из них, руководитель сотен бойцов и командиров из частей осени 1941-го, тоже вне «истории»: велика Московия, а война неотступивших в 1941-м — здесь, вот она.

Они выжили в октябрьских боях первой военной осени не ради себя. Ведь чтобы уцелеть, спасти себя, стоило лишь выйти к прочесывающим леса немецким солдатам с поднятыми руками. Нет! Они оружия не бросали. Наоборот, подбирали и брошенное другими. Но это потом. А начиналось все жуткими событиями Вяземской катастрофы. У старшего политрука Мельникова, например, вот как.

Остатки 152-й стрелковой дивизии, окруженной противником в составе группировки войск Западного фронта,

14 октября 1941 г. сосредоточились в лесу западнее Вязьмы, на берегу одноименной реки. Прорыв сводной группы из этого леса возглавил командир одной из танковых бригад, а старший политрук Мельников с уцелевшей артбатареей огнем поддерживал атаку пехоты. В ходе боя снаряды были израсходованы, прорвавшаяся за речку пехота ушла вперед, но немцы восстановили свои позиции. Ночью Мельников с бойцами вплавь форсировал Вязьму и оказался в лесу, в блиндажах. 15 октября на восток пробиться не удалось, лес был блокирован противником. 16 октября после сильного артобстрела, когда Мельникова ранило в ногу, немцы пошли цепью прочесывать лес. Мельникову удалось, укрывшись под низкими, засыпанными снегом ветвями ельника, пропустить вражеских солдат всего в 5 метрах от себя, и остаться незамеченным. С этого дня начались скитания по лесам. Шел, несмотря на ранение, на снег и дождь раннего предзимья, под хмурым осенним небом — днями и неделями, подальше от насыщенного вражескими войсками района Вязьмы. В послевоенное время, когда пропагандистам-литераторам пришлось хоть что-то сказать по теме пленных, изобрели «ход»: дескать, были пленные герои, попавшие туда, конечно же, раненными. Оправдание! Один такой в советские годы получал к юбилеям высокие ордена, а в теперешней России, посмертно уже, до «Героя» невольно выслужился. А вот Мельников не выслужился. Он 18 суток с пробитой осколками ногой в одиночку ковылял по проселкам и лесам, не сдаваясь в плен. Был пистолет и пара гранат. Ни компаса, ни карты, пи продовольствия не было. В деревни не заходил. Вот что сообщает о пережитом сам Мельников в позже написанном отчете: