Грегори Фейфер - Большая игра. Война СССР в Афганистане

Курилов был готов возвратиться в Афганистан немедленно, но его группе предоставили двухмесячный отпуск. После возвращения на свою старую работу в контрразведке КГБ, ему было запрещено говорить о своей деятельности в составе группы «Зенит». Но когда его вызвали расписаться в получении премии к зарплате, слухи так или иначе поползли, и сослуживцы засыпали его вопросами о тех днях, пока он отсутствовал. Курилов не ответил ни на один из вопросов. Он вернулся в Афганистан два месяца спустя, как раз вовремя, чтобы принять участие в намного более серьезной операции.

Несмотря на беспокойство Кремля, Амин фактически сохранял лояльность Москве. Советская военная поддержка была для него лучшим выбором, чтобы укрепить слабеющие позиции афганского правительства перед лицом растущего недовольства. Тем не менее, Москва все более и более возлагала на него ответственность за проблемы страны. Когда советский посол Пузанов отклонил запрос нового лидера о встрече, Амин начал подозревать, что чиновники КГБ и советские политические советники в Кабуле больше не доверяют ему. Однако он продолжал просить о советском военном вмешательстве, правда, теперь в основном через главного военного советника Горелова, с которым он все более и более сближался. Москва не реагировала.

В октябре Пузанов созвал совещание с Гореловым и главным представителем КГБ Богдановым, чтобы обсудить новый мятеж в 7-й дивизии Афганской армии.

— Танковый батальон движется по направлению к Кабулу, — сообщил он им. — Он уже обстрелял здание центральной телефонной станции. Он собирается разрушить город, если доберётся сюда.

Богданов обратился к Горелову:

— Лев Николаевич, у вас нет советников в седьмой?

— Мы потеряли связь, — ответил Горелов.

— Мы знаем что-нибудь о намерениях повстанцев?

— Они кричат: «Да здравствует Тараки! Да здравствует афгано-советская дружба!» — сказал Горелов.

— Я уже приказал, чтобы полк десантников из крепости Бала-Хиссара окружил дивизию. Вертолеты готовы нанести удар.

Богданов был изумлен.

— Лев, что вы делаете! — сказал он. — Они же против Амина. Это значит, что они на нашей стороне! Как вы можете уничтожать людей, которые за дружбу с Советским Союзом? Мы не должны участвовать в этом. Это не наше дело.

Горелов запротестовал.

— Леонид, — сказал он Богданову. — Скажи мне честно, кто на нашей стороне? Вы действительно уверены?

И тем не менее, Горелов отменил приказ об атаке. Лишь позже стало известно, что восстала только горстка офицеров, под командованием которых находилось всего три танка, а не целый батальон.

Но вскоре начались настоящие мятежи военных против Амина, в том числе и в Джелалабаде.

Отчет Саида Мохаммеда Гулябзоя о своей собственной судьбе после ареста Тараки отличается как от отчета Богданова, составившего план похищения его и других союзников Тараки из страны, так и от отчета офицеров группы «Зенит», которые осуществили этот план. Тогдашний министр связи утверждает, что он, в отличие от других членов «группы четырех», провел 16 дней, скрываясь в безопасном доме в горах за пределами Кабула. Он бежал из столицы позже, но остался в Афганистане, чтобы помочь подготовить заговор против Амина, намеченный на 12 октября. Его план предполагал участие 7-й и 8-й армейских дивизий, а также 15-й дивизии ВВС — всего почти трехсот офицеров, включая 47 человек из охраны Амина. Один из реактивных истребителей дивизии должен был 12 октября дать сигнал к восстанию, выпустив ракету по Кабулу.

Тем не менее, только 7-я дивизия перешла к активным действиям. Узнав о планах восстания, Амин арестовал большинство офицеров, замешанных в заговоре, включая пилота, который должен был сделать сигнальный выстрел. Некоторые заговорщики были казнены. Однако, по словам Гулябзоя, были составлены и другие заговоры с целью убить президента. Один из них, например, состоял в том, что группа личных охранников Амина, вооруженных саблями, отрубит ему голову. Что не вызывает сомнения, так это то, что Амин больше не мог полностью доверять многим из своего окружения. Поэтому он все настойчивее просил прислать ему советских охранников и все более возлагал свои надежды на советскую военную помощь. Москва посоветовала ему переехать во дворец Тадж-Бек в предместьях города, где советские солдаты будут менее заметы для жителей Кабула.

В конце ноября 1979 года, советский первый заместитель министра внутренних дел Виктор Папутин вылетел в Кабул, чтобы проинспектировать воинские части своего министерства в Афганистане. За время пребывания в Кабуле он подготовил отчет в Москву об общей ситуации в стране. Дезертирство и падение дисциплины, по его мнению, сделали положение в Афганской армии критическими, а оппозиция стояла на грани захвата власти. Папутин призывал к немедленной отправке частей Красной армии в охваченную волнениями страну. Телеграмма не была подписана, как положено, тремя из главных советских представителей в Афганистане, так как те недавно были отозваны, а заменить их было некем. Резкий отчет Папутина был плохо принят советским руководством. После возвращения в Москву в декабре, он покончил жизнь самоубийством при загадочных обстоятельствах. Мотивы самоубийства Папутина так и остались тайной, но можно предположить, что они были связаны с оказанным на него давлением. 10 декабря министр обороны Устинов вызвал в Москву Виктора Заплатина, главного советского политического советника Афганской армии, чтобы обсудить с ним беспокойные новости. Сообщение Заплатина было менее тревожным, чем отчет Папутина, но все же не могло соперничать с отредактированными отчетами, которые Политбюро направляло Брежневу, к тому времени проводившему большую часть времени на своей даче.

Устинов был сердит.

— Вы в Кабуле не можете даже договориться между собой о том, что происходит, — прошипел он. — А мы в Москве должны принимать решения. Как же мы, по вашему мнению, должны это делать?

В Москве росло беспокойство, что если ничего не будет сделано, чтобы помочь остановить растущее восстание в Афганистане, Амин может обратиться к Вашингтону с просьбой послать в страну американские вооруженные силы. В начале декабря руководитель КГБ Юрий Андропов направил Брежневу свой меморандум, в котором доказывал необходимость предпринять решительные действия. Большинство участников тех событий полагают, что именно этот меморандум окончательно убедил советского руководителя в необходимости вторжения. Были начаты приготовления на случай, если принятое решение будет положительным. 9 и 10 декабря в Баграме высадились 520 офицеров и солдат советского 154-го особого отряда спецназа — «Мусульманский батальон».