Александр Бондаренко - Москва на линии фронта

Интересно, что зимой 1941/42 года многие немецкие солдаты стали чаще вспоминать о Боге и Божьей каре. При описании боевых действий они использовали в своих посланиях термины «пекло», «адский котел» и т.п. Солдат Алоис Пфушер (п/п 11706в) писал с Восточного фронта 25 февраля 1942 года родителям в Баден: «Мы находимся в адском котле, и кто выберется отсюда с целыми костями, будет благодарить Бога. Многие из наших товарищей убиты или ранены. Борьба идет до последней капли крови. Мы встречали женщин, стреляющих из пулемета, они не сдавались, и мы их расстреливали… Ни за что на свете не хотел бы я провести еще одну зиму в России…»

Не менее выразительно написал о ситуации на фронте обер-фельдфебель Р. Мелиг (п/п 07056с) своей знакомой Элизе Грюгнер в Карлсбад 22 февраля 1942 года: «Можешь мне поверить, что здесь нет ничего хорошего. Ужасно! Я не могу тебе писать обо всем подробно. То, что нам за последние 14 дней пришлось пережить, неописуемо. Если бы нам удалось выдержать еще недель восемь! Ну, будь что будет — с Божьей помощью…»

В сознании одних немцев боевые действия вызывали религиозно-мистические чувства, у других — банальную картину бойни; многое, естественно, зависело от образования и воспитания военнослужащего как в школе, так и в семье. Ефрейтор Якоб Штадлер (п/п 19226) описал 28 февраля 1942 года некой Мине Лен из Цигельгаузена свои впечатления от Восточного фронта: «Здесь, в России, страшная война, не знаешь, где находится фронт: стреляют со всех четырех сторон. “Старики” уже сыты по горло этой проклятой Россией. Убитых и раненых больше чем достаточно… В дороге я чуть не заболел и должен был отправиться в лазарет… Лазарет напоминает бойню…»

До февраля 1942 года перспектив скорого прекращения творящегося кошмара, казалось, не было видно. Однако ближе к концу последнего месяца зимы появилась надежда. Напор советских частей теперь уже не представлялся столь сокрушающим. Наступательные силы Красной армии были на исходе — ей явно не хватало резервов. Начался постепенный переход к позиционным формам боевых действий.

Соответственно в письмах немецких военнослужащих на родину стали проглядывать более оптимистические нотки. В них уже не чувствовалось паники и обреченности. Обер-лейтенант Коте (п/п 20224) написал своей жене Бетти Коте в Бестдорф 28 февраля 1942 года: «Только что пробудился от давно заслуженного сна. Пора было, наконец, дать глазам хоть немного отдохнуть… К сожалению, город Белев не имеет уже почти ни одной крыши. Но и из развалин мы ухитряемся строить себе укрытия… Вот придет весна, и тогда поля сражений будут за нами… Мы делаемся сильнее, т.к. постепенно прибывают наши тяжелые орудия…»

6 марта 1942 года ефрейтор Вагнер (п/п 33041) сообщил своей жене Доротее Вагнер в Берлин: «…Мы страстно ждем весеннего наступления, которое должно принести нам избавление».

Из неоконченного письма другого солдата жене Гильде от 13 марта 1942 года можно понять, что в полосе обороны его соединения к тому времени активные боевые действия закончились: «Сейчас наступила маленькая передышка и, может быть, наступит поворот в общем ходе войны…»

Первой реакцией немецких военнослужащих на прекращение отступления вермахта было желание быстро, уже весной — летом 1942 года, исправить последствия своих неудач под Москвой. Но очевидно, что предыдущие отступательные бои и связанные с ними проявления панических настроений имели куда более серьезные последствия. Весной 1942 года в сознании многих военнослужащих вермахта возникает и укрепляется мысль, что на Восточном фронте каждый должен выживать самостоятельно.

В ходе отступления менялся в худшую сторону внутренний климат и взаимоотношения между солдатами непосредственно в боевых частях. Возрос процент проступков, ранее казавшихся недостойными военнослужащих вермахта. В записной книжке погибшего немецкого офицера (фамилия неизвестна) приводятся темы бесед с солдатами относительно искоренения имеющихся правонарушений. И если до ноября 1941 года беседы велись в основном о количестве отправляемых на родину посылок, то уже в январе 1942 года темы резко изменились. Появились такие разделы, как «Кражи у товарищей», «Грабежи», «Драки» — о явлениях, ранее несвойственных германской армии. Однако они стали проявляться во все возрастающих масштабах. Ухудшение внутреннего климата во многих подразделениях стало одной из составляющих снижения морального потенциала германской армии.

После битвы под Москвой солдаты и офицеры в боевых частях вермахта стали все чаще задумываться, что же на самом деле случилось с германской армией.

«Немецкой пропаганде удалось внушить германскому народу… что зима застала наши армии на Восточном фронте врасплох, в самый разгар успешного окружения Москвы, что весна принесет окончательную победу. Но прошла весна, настало лето. Именно весеннее наступление германской армии явилось тем решающим моментом, когда стало ясно, что война с Советским Союзом стала затяжной, что о победоносном окончании войны в 1942 году не может быть и речи и что противники обладают исключительным упорством и одинаковой силой». Так сказал пленный немецкий летчик — командир бомбардировщика Ю-88, сбитого в начале лета 1942 года в полосе Западного фронта. Эти слова наиболее точно отражают тогдашнее состояние многих солдат и офицеров вермахта.