Александр Андогский - Афган, снова Афган…

Ко мне подошел Глотов.

— Ну что… До приземления можете отдыхать. Перекусить есть что-нибудь?

— Мы взяли с собой сухие пайки. Вода есть во флягах. Кипяченая.

— Подходите ко мне, у меня колбаска есть вареная. Из Москвы ребята с этим самолетом передали. И немного водочки…

Как у собаки Павлова, у меня тут же началось обильное слюноотделение. Непроизвольно сглотнув, я ответил:

— Спасибо, подойдем.

Затем, вспомнив про ящики, я испытал внезапное угрызение совести: елки-палки, про жратву говорим, а о людях забыли! Каково им там! И живы ли?

Я вытянул из ножен штык-нож. Глотов удивленно смотрел на меня:

— Ты что?

— Надо вскрыть ящики.

— Не рано?

— А чего тянуть?

Ножом поддел крышку ящика, гвозди вылезали туго, но вылезали. Упершись ногой в край ящика, я ухватился за крышку, потянул вверх…

В ящике на полосатом красно-белом матрасе лежал совершенно мокрый маленький Гулябзой. В руках он держал короткоствольный «Хеклер и Кох».

— Все в порядке, мы — в воздухе. Скоро Союз! — поспешил я успокоить его. Протянул руку и помог выбраться из ящика.

— Спасибо… спасибо… — тяжело дыша, еле слышно бормотал Гулябзой.

Я вскрыл остальные два ящика. К моей радости, оба других министра оказались живы.

В мокрой от пота рубахе, с лицом свекольного цвета, верзила Сарвари тяжело вылез из кузова грузовика и сел на пол. Затем вскочил и подбежал к иллюминатору.

— Где мы летим? — хрипло спросил он.

— Не знаю… мы ведь только взлетели… — Я посмотрел на часы: — Десять минут, как взлетели. Еще Афганистан.

— Зачем вы меня увозите!!! — взвыл Сарвари. На шее у него вздулись вены, плечи тряслись.

«Плачет, что ли?»— подумал я.

— Скажи пилоту, пусть разворачивается! Я не оставлю Родину в такое время! Я подниму мой народ!!! — не отрываясь от иллюминатора, кричал в истерике Сарвари. Он повернулся ко мне, и я увидел, что глаза у него налились кровью, а по лицу градом катился пот. — Мой народ верит в меня!!! Я растопчу кровавого Амина!!!

Мне стало не по себе. Как бы его удар не хватил!

Внезапно Сарвари обмяк и тяжело опустился на покрытый заклепками, дрожащий алюминиевый пол салона. Я подсел рядом. Отстегнул от пояса флягу с водой.

— Вот… Попейте воды.

Сарвари припал к фляге, и вода стекала ему на грудь. Потом он плеснул на ладонь и вытер мокрое лицо и шею.

— Ты и твои товарищи нам помогли сейчас… — тихо заговорил он, — знай, что мы это никогда не забудем… Мы ведь вернемся еще сюда! И я лично буду казнить изменника Амина! — Он испытующе, посмотрел мне в глаза: — Ты веришь в это?

Я неопределенно пожал плечами, но сказал:

— Верю.

— Так знай, если мы победим — у тебя, у твоей семьи и твоих друзей будет все! Вы будете моими личными дорогими гостями!

«Вот что значит восточные люди, — подумал я. — Ну никак не верят они в бескорыстность побуждений! Мы ведь выполняем служебный долг, казалось бы, этого достаточно. Так нет же! Им необходимо подкрепить все это еще и личной материальной заинтересованностью…»

А Сарвари вдруг выронил флягу и схватился за грудь.

— Сердце болит… — прошептал он.

— Все будет хорошо! — сказал я и побежал к пилотам за валидолом.

Глотов беспокойно посмотрел в сторону иллюминатора:

— Знаешь, а ведь они могут поднять истребители. Тогда нам конец…

А ведь точно! Лёту истребителю из Кабула до Баграма пять минут. Если они хватятся — лучше не придумать. Самолет упадет в горах: и через сто лет никто не найдет! Вот черт! Я вспомнил, что еще в Баграме обратил внимание на то, что будка стрелка в хвосте самолета наглухо задраена. Значит, мы в воздухе практически безоружны.

Мы подошли к мутному оконцу иллюминатора, но за бортом было только бездонное и раздражающе безоблачное небо, а внизу — нескончаемые серо-коричневые безжизненные горы. Истребителей мы не увидели.

— Пойдем сходим к пилотам, — предложил я.

В кабине было тесно и душновато.

— Вентиляция барахлит, — пояснил командир корабля, — ничего страшного, скоро будет прохладно. Вам там в салоне не холодно?

— Да нет, нормально… Граница скоро?

— Уже скоро. Там наши уже подняли звено истребителей для встречи и сопровождения.

— А что же раньше не подняли? — спросил Глотов.

— Нельзя им далеко залетать на чужую территорию…

Я не стал спрашивать, где мы будем приземляться. Если надо — скажут. А самому интересоваться вроде бы неэтично…

А потом мы все вместе — три опальных министра, Глотов, я и трое наших ребят — сели перекусить. Прямо на полу расстелили какой-то брезент. Распили глотовскую поллитровку, закусили, чем бог послал.

Тут-то я и почувствовал усталость. Посмотрел на часы: около трех. А сколько событий! Перед глазами промелькнули пыльные кварталы Кабула, бесконечная пустынная дорога перед КПП, испуганное лицо лейтенанта…

«Наверное, так и не доложил никому, — лениво подумал я. — Да… сегодня этот лейтенант был на самом краю… И мы тоже там были… На самом краюшке…»

И мне представились валяющиеся в жаркой придорожной пыли трупы в грязной и измятой одежде, в запекшейся крови… Дымящаяся будка охраны… Догорающий грузовик… Остов сожженного автобуса… Кучи свежих стреляных гильз…

Тут мои мысли переключились на другое. Я подумал, что до отлета обратно в Кабул мне, возможно, удастся побывать дома. Ведь последний раз жену и детей я видел в начале июня. Когда нам сказали, что мы летим в Афганистан, я выпросил у Бояринова пару дней и быстренько смотался в свой город: шесть часов на поезде… А сейчас уже вторая половина сентября… Соскучился я…

Вскоре я заметил, что мы снижаемся. Интересно, где мы приземлимся. В Ташкенте или в Душанбе? Самолет, выравниваясь после крена, заходил на посадку…

Мы долго катились по бетонке и наконец заехали на какую-то, по-моему, самую дальнюю стоянку. Смолкли двигатели.

Несколько минут назад братавшиеся с нами опальные министры правительства Тараки сразу стали какими-то чужими, отстраненными. Что их ждет здесь? Как сложится дальше их судьба? Я попытался представить их чувства. Официально они как бы уже не существуют… Они вне закона своей страны. У них нет никаких документов. Они вообще не существуют в природе! Их нигде нет: они перешли на нелегальное положение. Да, не позавидуешь. Но, с другой стороны, все верно: чем выше заберешься — тем больнее падать вниз… И все равно их жалко…

Оказалось, что мы приземлились в Ташкенте.

Техники открыли боковой люк, скинули металлическую лесенку. Я, опередив всех, подошел к люку и, держа наготове автомат, выглянул, осмотрелся. Внизу стояли два УАЗа, машина «скорой помощи» и четыре черные «Волги». Около них маячили люди в штатской одежде. Пиджаки, галстуки. Похоже на Первый главк.