Борис Галенин - Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II

И, кстати, не восстановлен профессиональный унтер-офицерский корпус — этот «скелет армии», по словам не то Манштейна, не то Гудериана, в русской армии до наших дней. Как не восстановлен он был и в советской, кроме краткой послевоенной поры. Опять недомыслие!

Действительность оказалась еще хуже…

Дабы нагляднее представить себе, как происходил процесс уничижения офицерского и унтер-офицерского состава после русско-японской войны, как русское образованное общество трудолюбиво сплетало себе петлю на шею, приведем небольшой отрывок из замечательной книги «Осиное гнездо».

Ее автор — православный русский офицер Василий Николаевич Биркин из старого (XIV век) русского военно-дворянского рода Биркиных, ветеран русско-японской войны, а затем офицер 4-го саперного батальона в гнезде революционеров — в Тифлисе [484].

Я прочел «Осиное гнездо», когда работа над «Цусимой» подошла к концу и, казалось бы, представлял себе немного ту работу, что проводили кому надо с армией и флотом перед революцией. Но действительность, как всегда, оказалась еще хуже. Просто потрясающе, что армия после всего этого еще до 1917 года продержалась и почти Великую войну выиграла. Судите сами.

Старая армия была крепка, как железо

«Старая армия до этой несчастной войны с Японией была крепка, как железо, благодаря аристократии казармы… фельдфебелям Андреевым, взводным Елисеевым и ефрейторам Касперовичам. Их убеждения были, что они начальство, а потому должны охранять Веру, Царя и Отечество, должны и солдат учить этой первой заповеди воина».

«В казарму раньше входили как в свой собственный дом. Между нами и нашими послушными солдатами была связь самая живая, несокрушимая. Если случалось кому из ребят крепко набедокурить, так, что нужно было отдавать под суд, — все офицеры сокрушались о провинившемся. Солдаты тоже боялись суда и часто шли к своим офицерам с просьбой заступиться за виновного.

— Плачет ён, — говорили они, — сознает, что глупостей наделал… Набейте ему морду хорошенько, ваше благородие, не отдавайте только парня под суд: пропадет».

И офицеры совместно с унтерами выручали солдат, часто рискуя служебным положением и деньгами. Да, виновных учили по-отечески. И те на всю жизнь оставались благодарными отцам-командирам за эту учебу, заменившую страшный и сейчас для любого из нас суд со всеми вытекающими.

«О политике не было ни слуху, ни духу, потому что нельзя было болтать “здря”. Кулаки непосредственного начальства были еще тверже их твердых убеждений в своем праве учить». При этом «Смею заверить, что безрассудства или злобы не было, злоупотребления кулаком не было тоже. Хорошего,работящего и честного солдата не били никогда».

Как видим, к этой армии в полной мере приложимы известные слова Александра Блока о русской армии: «Это ясная, твердая, верная сталь…» При наличии такой армии Россия была несокрушима, даже при измене отдельных представителей высшего командования. Японская война показала это с полной отчетливостью.

Подобное безобразие следовало срочно прекратить.

И армия оказалась расколотой

«После японской войны стали искать стрелочника и нашли его в лице унтер-офицерского состава… Вместо того чтобы понять свои ошибки, свою лень, свои неумение и порочность, общество накинулось страстно и безудержно… на ни в чем неповинного строевого офицера и его помощника — унтера. И добилось того, что дискредитировало своими неосновательными рассуждениями офицеров, а еще больше наших помощников — фельдфебелей и унтеров…

Вместо того чтобы улучшить положение унтер-офицерского класса, его стали унижать, сводить на нет. Явилось новое направление и у солдат: нежелание быть унтер-офицером. Добились того, что унтер-офицер стал переходить на сторону солдата. И армия оказалось расколотой».

Русская армия не оказалась расколотой. Ее раскололи умышленно. Как умышленно привели в негодность наши снаряды для Цусимы. В.Н. Биркин несколько идеализирует ситуацию.

«Были сбиты с толку даже и многие офицеры… Эти офицеры тоже стали смотреть с пренебрежением на унтера и безжалостно уничтожали их права и обычаем наросшие традиции. А вместе с тем уничтожалась и та стальная прослойка, что была между народом и барами, охраняя последних от народного недовольствия…

Обрушиваясь в своих писаниях на жандармерию, на полицию и на армию, борзописцы совершенно не понимали, что рубят сук, на котором сидят сами. Вот уж, истинно… сказано — если Господь захочет наказать, то прежде всего отнимет разум». Причем во многом это безобразие «хило сверху, от той власти, которая возглавляла все Российское здание.

Не сам Царь, нет, он был первым офицером России, и от него мы, другие офицеры, видели много забот и даже любви.

Но… милует царь, да не жалует псарь».

Внимательный читатель уже не раз встречал этот рефрен на страницах книги.

Нет Бога — не нужен Царь. Не нужно даже Отечество…

И, конечно же, удар наносился по религии, по вере. Важно было внести в армию дух вольномыслия, пренебрежения уставами и обрядами православной церкви, особенно в офицерской среде. Об этом я лично слышал от потомков старых офицеров, вернувшихся из эмиграции. Только там они осознали, к чему привело это свободомыслие. И справедливо говорит штабс-капитан Биркин:

«Раз наша религия является у нас господствующей и ни один русский не имеет права переменить ее, то и соблюдай строго все предписания и уставы церковные. Соблюдать же только одну формальную сторону не годится, неискренно и не по чести.

Ведь мы клянемся защищать Веру, Царя и Отечество. А далеко ли от одного нарушения до другого?.. Нет Бога — не нужен Царь. Не нужно даже Отечество…»

Это мы очень даже понимаем, сами наглядно видим.

За Веру, Царя и Отечество… до последней капли крови!

Но вернемся к последним годам Империи. Общественность вбивала клин не только между солдатами и офицерами, но и между офицерами и унтерами:

«Писаки разные писали в таком духе, что солдата, мол, учит больше унтер, а офицер ничего не делает. Писаки не понимали, что дело-то наше много труднее. Вся наша служба, работа и жизнь зиждились на формуле: “За Веру, Царя и Отечество… до последней капли крови!”

Разве можно объяснить веру? Разве не известно было, что всякая попытка объяснить веру приводит к безверию и к ересям? Что мы смеем объяснять в вере? Какое право мы имеем говорить о Боге?.. Значит, и не болтай попусту. Молись утром и вечером перед иконой или пой молитвы, стой навытяжку. Перед Богом стоишь! Кланяйся Ему в землю…