Егор Щекотихин - Крупнейшее танковое сражение Великой Отечественной. Битва за Орел

30-й Уральский добровольческий танковый корпус

«30 тк силами 30 мсбр форсировал р. Моховица, овладел Масальская» {237} 237 Там же, ф. 4гв.та, оп. 4756, д. 12, л. 12. .

В этот день подразделения 30-й мотострелковой бригады закреплялись на рубеже 0,5 км южнее Масальская и мелкими группами вели активные боевые действия по улучшению занимаемых позиций. Бойцы смело и решительно переходили в атаку, бои завязывались в окопах противника и переходили в рукопашную схватку. За день уничтожено до 200 солдат и офицеров.

Остальные соединения и части боевых действий не вели.

С 15 часов соединения и части корпуса подвергались бомбардировке авиацией противника. За этот период отмечено 120 самолетовылетов. В результате бомбежки были потери.

До 22 часов соединения и части корпуса оставались в занимаемых районах, куда подтягивали материальную часть и приводили себя в боевую готовность.

На этом активные боевые действия корпуса генерала Родина в Бориловском сражении закончились. Его соединения в составе 4-й танковой армии передислоцировались на новое — Хотынецкое — направление и продолжили боевые действия по взламыванию обороны противника, который под напором наших танкистов организованно, от рубежа к рубежу, отводил свои войска за реку Десну.

«Первый же день боев (27 июля 1943 г.) оказался несчастливым для нашего экипажа: не повезло и мне, и родной «тридцатьчетверке», — пишет в своих воспоминаниях кавалер пяти орденов танкист Иван Раменский.— Подойдя к деревне, которую было приказано взять нашей роте, мы попали под массированный артиллерийский огонь немцев. Загорелась одна машина, другая… Маневрируя, я стал обходить вражеские позиции с фланга, а башенный стрелок между тем обстреливал немецкие пушки. И вдруг точно неведомая сила приподняла и бросила на землю наш танк. Мотор заглох. Я остался в машине один. Подался к пушке и отстреливался до вечера, пока не оживил мотор, затем вывел машину с поля боя. Руки мои были изранены осколками. Хотели отправить меня в госпиталь, но я воспротивился: «Тащите осколки тут да побыстрее». Вытащили, перебинтовали руки, и я поспешил к машине. Наши верные друзья, танковые ремонтники, меня обрадовали: пока латали мои руки, они успели заделать боковую пробоину от прямого попадания артиллерийского снаряда.

Танки Свердловской бригады с десантом на броне были встречены сильным огнем. Пушки били в лоб, минометы с правого фланга отрезали наших автоматчиков от танков.

Машина лейтенанта Дикого, вырвавшись вперед, разворотила гусеницами два дзота, уничтожила противотанковую батарею и три миномета. Но и «тридцатьчетверка» получила несколько пробоин, лейтенанта ранило, еще один снаряд ранил башнера Типунова, вывел из строя орудие.

— Стрелять из обоих пулеметов, — приказал лейтенант. — Вперед и давить гадов, давить!

Механик Воронин помчал машину на вражеские окопы. Начал утюжить. Ранило радиста-пулеметчика Докучаева. Машина загорелась. Воронин вылез под пули и снаряды, сбил огнетушителем пламя с машины и вывел ее в безопасное место.

Опытный водитель другого танка Шамшин непрерывно маневрировал, а башенный стрелок Алексей Литвяк успевал с коротких остановок и с ходу подавлять врага. Но вместо уничтоженных танков немцы подбрасывали новые.

Почти шесть часов продолжался бой с контратакующими танками врага. Танк комбата Иванова был выведен из строя, загорелась машина лейтенанта Тумашевского, подбили и танк командира роты лейтенанта Дудниченко. Оттащить его на буксире Шамшин уже не мог. На беду, кончились боеприпасы. И в это время в танк угодил второй немецкий снаряд, машина загорелась. В ней начали рваться пулеметные диски. Лейтенант Дудниченко приказал покинуть танк. Экипаж захватил с собой лобовой пулемет, четыре уцелевших диска к нему, ППШ, автоматные диски и — к полю высокой ржи. Вблизи авиационной воронки услышали стоны. Поползли туда и перетащили в воронку тяжелораненых Тумашевского и его башенного стрелка Большакова. До ржи оставалось метров тридцать, когда увидели подбитый танк комбата Иванова и ползущих к нему немцев.

— Литвяк, Козуб! — приказал Дудниченко башнеру и радисту-пулеметчику. — На выручку капитану! Наверное, ранен, — найти!

Нашли! Двое суток Шамшин не подпускал немцев к авиационной воронке, где находился командир батальона и наши раненые автоматчики. Как Литвяк и Козуб обнаружили израненного комбата, как они дрались вместе с ним в неравном, последнем своем бою с врагами, этого никто рассказать не мог: останки героев-добровольцев Литвяка и Козуба, комбата Иванова были на третьи сутки найдены в воронке на поле ржи».

Вот еще несколько примеров героизма уральских воинов.

В том же бою взвод автоматчиков старшего сержанта Ефимцева под шквальным огнем противника первым вплавь преодолел реку Нугрь. Бесстрашные воины ворвались в траншею врага и завязали рукопашный бой. Добровольцы из Нижнего Тагила и Серова Дьячков, Горелик, Смехов, Гажиев уничтожили около двух десятков фашистов, а других обратили в бегство. При форсировании реки командир роты противотанковых ружей старший лейтенант Ильинский уничтожил пять огневых точек, много солдат и офицеров противника. Он погиб геройской смертью, стреляя по врагу до последнего вздоха.

«Исключительную стойкость проявил пулеметчик мотострелкового батальона комсомолец Михаил Орлов. Выполняя поставленную задачу, он выдвинулся с пулеметом вперед и открыл по врагу меткий огонь. Фашисты накрыли Орлова минами. Пулемет храброго воина замолчал. К Михаилу бросился его товарищ и предложил Орлову уйти в тыл.

— Идти можешь?

— Могу, конечно, — ответил пулеметчик, — но не пойду! Мое место здесь, там мне делать нечего.

Орлов снова взялся за пулемет и пригвоздил к земле еще добрый десяток фашистов. Из глубины обороны враг усилил обстрел. Михаила Орлова ранило вторично. Осколки вражеских снарядов попали ему в грудь, кровью залило комсомольский билет. К пулеметчику опять подползли товарищи, оказали ему помощь и предложили отправиться в медсанбат. Орлов категорически отказался.

— Вот сволочи! — бросил он в сердцах. — Комсомольский билет испортили. Но вы у меня, гады, еще почешетесь! — Михаил вытер окровавленный билет о гимнастерку, спрятал его и опять взялся за пулемет. Но стрелять он уже не мог: силы оставили храброго пулеметчика. В последний момент он все же поднял голову и тихо произнес:

— В Ленинграде, на Лазуринской, пять, в пятой квартире… сестра… Напишите ей… И на Урал напишите, что я клятву выполнил…

Герой-пулеметчик умер с сознанием исполненного долга. Посмертно Михаил Орлов был награжден орденом Красного Знамени. Весь Урал узнал о его подвиге.