Владимир Врубель - Адмиралы Бутаковы — флотская слава России

В дни продолжительных праздников для кадет арендовали ложи в театре, многие любили русские оперу и балет. Увлекались и коньками. Каток устраивали во дворе и напротив корпуса, на Неве. Его ограждали срубленными ёлками. Стараниями Крузенштерна в Морском корпусе создали большую библиотеку, физический кабинет, астрономическую обсерваторию. Проходили годы учения. Наступало время выпуска. В Столовом зале оркестр играл церемониальный марш, строился весь выпуск. После официальной церемонии и поздравлений, вручений почётных подарков лучшим выпускникам, мичманы садились за стол. У каждого прибора лежала коробка конфет. Почётные гости сидели отдельно. Затем следовала молитва, и после неё на середину зала в последний раз выходили фельдфебели и унтер-офицеры, по судовому обычаю свистели в серебряные дудки, висевшие у них на цепях на груди: «К вину и обедать». Все приступали к последней трапезе в стенах альма-матер. Праздничный обед состоял из четырёх блюд. Непременно присутствовал гусь с яблоками. Произносились тосты. Начиналась взрослая жизнь. Четыре года кадеты шли одной дорогой, а дальше их пути расходились. Но память о проведенных вместе годах и о человеке, служившем всем примером, сохранялась навсегда, а кадетская дружба оказывалась самой крепкой.

В 1873 году Ивану Фёдоровичу Крузенштерну в торжественной обстановке открыли памятник. Памятник стоял спокойно до наших дней, не считая того, что в смутные времена воровали кортик у бронзовой фигуры. После революции 1917 года в здании Морского корпуса находилось Высшее военно-морское училище имени Фрунзе. С 2001 года старейшее высшее учебное заведение носит название «Морской корпус Петра Великого — Санкт-Петербургский военно-морской институт». В последние годы появилась традиция, пытаются убедить, что она старинная. Но это ложь. В день выпуска выпускники напяливают на памятник полосатую тряпку, сшитую из тельняшек. Может быть, у кого-нибудь это и вызывает слезу умиления, но у автора, самого бывшего морского офицера, вид вскарабкавшихся на памятник подвыпивших молодых людей в расстёгнутых до пупа офицерских рубашках с погонами симпатии не вызывает. С памятником связана и анекдотическая давняя история, когда некий курсант представился одной не в меру наивной и доверчивой девушке Ваней Крузенштерном Когда девушка пришла на проходную искать пропавшего кавалера, дежурный подвёл её к бронзовому Ивану Крузенштерну. На одном курсе с отцом автора этой книги учился замечательный поэт Алексей Алексеевич Лебедев. Он погиб во время войны на подводной лодке. Лебедев написал по этому поводу стихотворение, заканчивающееся так:

Но вернёмся к нашему герою. Гардемарин, выпущенный из Морского корпуса, после окончательного расчёта с «альма-матер» знал, что денег нет и не будет несколько месяцев. Чтобы не умереть с голода, закладывали саблю, мундир, кортик, часы — словом, всё, за что можно было получить у ростовщика или в ломбарде деньги. Жили на 30 рублей четыре месяца до выдачи очередной годовой трети жалованья. В те времена каждый месяц жалованье не выдавалось.

Квартиры снимали самые дешёвые, на чердаках и в подвалах. По будням вместо чая заваривали ромашку, обедали через день. Дома в преферанс играли по одной сотой копейки. Все были в долгах как в шелках. Чтобы как-то помогать друг другу, создавали особые суммы, что-то вроде «чёрных касс» советского времени, из которых офицеры могли брать деньги в долг. Младший офицер, на жалованье, которое он получал, достойно содержать семью не мог, потому и женились, как правило, к сорока годам. Зато офицерскому составу вдалбливалась в голову его особая почётная роль в государстве и подчёркивалась иллюзия близости к высшей власти, о которой уже упоминалось. В общем, что-то вроде приёма в Кремле по случаю окончания высших военно-учебных заведений, что было заведено ещё в советское время. Это действовало. Преданность царю у подавляющего числа морских офицеров в первой половине девятнадцатого века была несомненной. Но только до той поры, пока в России не стал бурно развиваться капитализм. Понятно, что голодные кадеты очень быстро вспоминали всех своих близких и дальних родственников, живших в Петербурге, и с охотой их навещали.

Алексей ходил в гости к родному дяде, Александру Николаевичу, с главной целью поесть, а заодно и выпросить гривенник. Тот служил на неплохой должности в Морском министерстве. Дядя большой щедростью не отличался, но всё-таки помнил, что и он сам когда-то окончил Морской корпус, а потому после непременной нотации деньги всегда давал. Хрке, если в тот момент внезапно появлялась тётка, Александра Ивановна, дама с довольно тяжелым характером. Она «…переберёт в длинной проповеди все старые закорпусные, корпусные, настоящие и мнимые грехи, и при всех кадетах», а денег не даст и мужу не разрешит. Ничего не поделаешь, женщины в таких вопросах часто более жёсткие, чем мужчины. К тому же дядя, боевой офицер, не боялся неприятеля, но побаивался свою жену. Учился Алексей неплохо, числился в первой десятке по успеваемости. Но лучше всех на его курсе занимался Николай Краббе. Впоследствии судьбы всех братьев Бутаковых, так или иначе, окажутся связанными с этим человеком Звание мичмана Алексею Бутакову присвоили 21 декабря 1832 года.

В исторической литературе утверждается, что после Морского кадетского корпуса Алексей окончил офицерский класс. Автор вначале сам попался на эту удочку. Но потом решил перепроверить и выяснил, что это не так. Алексей при выпуске из Морского корпуса действительно был в первой десятке лучших, но в списках выпускников офицерского класса его фамилии нет. К тому же звание лейтенанта он получил на шестом году службы, что означает два варианта: либо он не поступал в офицерский класс, либо его оттуда по какой-то причине отчислили. За год до его выпуска, в мае 1831 года, в Морской кадетский корпус поступил младший брат Алексея Бутакова, Григорий. Как это прекрасно, когда в суровых казарменных условиях, вдали от семьи и дома, есть старший брат, который и поможет советом, и при необходимости вступится за младшего! В корпусе братьев училось много, такая «семейственность» всячески поощрялась, на мой взгляд, вполне разумно.

После выпуска Алексея назначили на строящийся корабль «Остроленка», названный так в честь победы русских войск над польскими повстанцами 14 мая 1831 года у городка Остроленка. Там мичман подружился с другим выпускником Морского корпуса, Павлом Яковлевичем Шкотом, вместе с которым ему доведётся многое пережить и не раз смотреть смерти в лицо. Но тогда они об этом не подозревали. Удивительное дело быть историком: ощущаешь себя буквально всевышним, который знает все судьбы наперёд. Может, и в самом деле существует кто-то там, наверху, кто так же знает всё о нас, о наших собственных судьбах? Автор, скажу на этот раз о себе в третьем лице, давно пришёл к выводу, что никакая выдумка не может сравниться с тем, как складываются подлинные человеческие судьбы, и уже давно переключился в основном на чтение биографических вещей и исторических исследований. Мне они кажутся гораздо интересней любого фантастического вымысла. Впрочем, существуют и другие мнения. В девятнадцатом веке офицеров постоянно переводили с одного судна на другое. Посмотрите послужной список любого морского офицера, и у вас зарябит в глазах от названий судов, на которых им довелось служить. Я пытался доискаться причину этого, беседовал с одним из наиболее авторитетных современных военно-морских историков, но, к сожалению, услышал только догадки. Везде, где служил Алексей Бутаков, он оставлял о себе добрую память, с матросами всегда обращался по-человечески. В письме отцу 25 ноября 1837 года, явно ожидая от него похвалы, сообщал: «В самом деле, я не следую правилам наших нынешних дисциплинистов в обращении с командою и от того меня однажды спросил мой нынешний командир корвета: “Отчего на вашей вахте люди работают лучше и усерднее, нежели на прочих?”