Инго Мебиус - Убийца танков. Кавалер Рыцарского Креста рассказывает

Но сначала отпуск домой. Мои родители были рады видеть меня живым и здоровым и, как могли, баловали меня. Из прежних друзей в городе уже не осталось никого, и, как стало мне известно, многие погибли на чужбине. Война постепенно обретала для нас новое лицо, и ответ на вопрос об ее исходе уже не звучал столь категорично. На нас ополчился весь мир, и нас не на шутку тревожило, что в один прекрасный день война перекинется на нашу территорию. Каждую ночь объявляли воздушную тревогу, но пока что на Хильдесхейм не упало ни одной бомбы.

Естественно, я не мог не навестить своего щедрого приятеля в Дюссельдорфе. С нашей первой встречи с ним переписка не прерывалась. И я уже знал, что Артур Хаут уже не жил в своей роскошной вилле, а в Мербуше в какой-то каморке на мансарде. Кровать, столик, парочка стульев и кресло. В виллу угодила бомба, но предметы искусства он успел заблаговременно вывезти оттуда. Какой это был контраст в сравнении с первым визитом! Передо мной был пожилой человек, против воли вырванный из привычного образа жизни, вынужденный влачить жалкое существование чуть ли не на чердаке многоквартирного дома. Мы вели долгие разговоры, во время которых я всеми силами старался вселить в него хоть чуточку оптимизма».

«Я должен был явиться в Метц в управление вещевого довольствия сухопутных войск. Мне предстояло получить офицерскую форму. Родители проводили меня в Эльце, был уже поздний вечер, все было затемнено. Где-то вдали завывали сирены, было видно, как темное небо над городом прочерчивают трассирующие зенитные снаряды. Фейерверк, да и только. От нас, солдат, требовали сражаться до конца и выполнять свой долг. А дома наши соотечественники — женщины, дети, старики вынуждены были спасаться от бомб в подвалах, ежеминутно рискуя оказаться заживо погребенными под завалами кирпича. Они были безоружны перед лицом противника. И у них, и даже у нас, видавших виды фронтовиков, эти ночные бомбардировки городов вызывали нешуточный страх, он был куда сильнее, чем в ходе боев на фронте. Когда мы прощались, в глазах стоял немой вопрос: а суждено ли нам увидеться вновь, и мы мужественно пытались смеяться сквозь слезы. Нам не хотелось усиливать горечь прощания, но на душе и у меня, и у моих родителей было тяжело. И вот последний взмах руки на прощанье, поезд набирает ход, и я остаюсь наедине с неведомым будущим.

На огромном вещевом складе в Метце мы получили все необходимое — обмундирование, каски, противогазы, личное оружие, маскхалаты, сапоги и так далее. Включая и парадное обмундирование, и кортик офицера. Самое трудное состояло в том, как это компактнее уложить.

Вечером, получив направление в штаб 21-й танковой дивизии в Париж, мы, двое молодых лейтенантов, отправились поужинать. Ресторан был переполнен, и мы уселись за столик, за которым сидели два пожилых господина и женщины. Было немало выпито, и в ходе оживленной беседы выяснилось, что мы сидим за столом с уполномоченными стальных концернов «Ост» и «Вест», которые также направляются в Париж. Мы, молодые офицеры, произвели впечатление на управляющих, и те, узнав, что нам впервые предстоит побывать в Париже, предложили встретиться где-нибудь в парижском ресторанчике в центре бывшей столицы Франции.

Прибыв на следующий день в Париж, мы сразу же явились в военную комендатуру. Где узнали, что 21-ю танковую дивизию в срочном порядке перебросили в Венгрию в целях, как нам было сказано, подавления беспорядков. Но, поскольку положение в Венгрии стабилизировалось, было решено вернуть дивизию в место прежней дислокации, и она уже на пути во Францию, куда прибудет примерно через 8 дней. Пункт назначения — Сен-Бриё.

Для нас это означало еще 8 дней беспечного пребывания в Париже. Разместились мы в «Гранд-отеле» на площади Оперы, откуда открывался великолепный вид на крыши Парижа и главный вход в Оперу. Этот город, надо сказать, излучал особый шарм, и жизнь несмотря на обилие людей в военной форме ничем не напоминала о войне. Французы были настроены к нам дружелюбно, одним словом, войны здесь не ощущалось.

Вечером, как и было уговорено, мы встретились с нашими знакомыми по Метцу. Те явились позже, чем было намечено, и нам пришлось не раз отвечать на вопросы метрдотеля. Но стоило этим людям появиться, как все враз переменилось. Ужин был обставлен в чисто французском стиле — масса блюд, хорошее вино, комфорт. После ужина мы направились в гостиную, где пили вино, беседовали. Представления не имею, во сколько все это обошлось. Но в течение целых трех дней мы с моим коллегой-лейтенантом не потратили ни гроша. Во второй половине дня мы обязательно куда-то шли — побывали и на Эйфелевой башне, увидели и знаменитую церковь Сакре-Кёр на Монмартре, затем следовало королевское угощение — в общем, жили, как боги. Но пришло время расставаться, и вот тогда мы почувствовали всю скудность нашего офицерского денежного довольствия. Мы поменяли на франки, по-моему, 180 рейхсмарок, и деньги растаяли, как лед на знойном солнце. Я купил для родителей чулки, чай и кофе, отправил все это посылкой, но после пришлось довольствоваться сухим пайком, который благо мы успели получить. В общем, эти восемь дней пролетели, как один, оставив у нас самые приятные воспоминания о городе на Сене».

21-я танковая дивизия после капитуляции в Тунисе перестала существовать как боевое соединение. Но уже несколько дней спустя Гитлер распорядился о воссоздании дивизии, местом дислокации была определена Франция. Ядро дивизии составил находившийся в Германии контингент — отпускники, выздоравливающие и все, кто по различным причинам оказался на родине или вообще в Европе на момент завершения боевых действий в Африке.

Но пресловутое воссоздание проходило в явно замедленном темпе, не так, как это обычно происходит. Весной 1944 года 21-я танковая дивизия (в новом составе) под командованием генерал-майора Эдгара Фойхтингера все еще не набрала необходимой численности. Однако весьма сложная обстановка на фронтах обусловила включение соединения в боевое планирование.