Олег Пленков - «Гладиаторы» вермахта в действии

Самой большой проблемой для вермахта на Восточном фронте, несмотря на первоначальные головокружительные успехи, было то, что сильно увеличились потери: если за два первых года войны в вермахте погибло 1253 офицера, то с июня 1941 г. до марта 1942 г. — 15 тысяч. Естественно, в основном это были младшие офицеры: число, скажем, младших лейтенантов снизилось за тот период с 12 055 до 7276. Например, 18-я танковая дивизия, которая 22 июня 1941 г. пересекла совет скую границу с 17 174 солдатами и 401 офицером, три недели спустя потеряла 2300 солдат и 123 офицера, или 1/3 своего состава.

Характерное для всякой войны исключительно напряженное психологическое состояние и ожесточение, а с другой стороны — вседозволенность, ежедневно порождали на войне ситуации, которые невозможно было объективно оценить и в тылу, и по прошествии времени. Молодым солдатам на Восточном фронте казалось, что они борются за «великое дело», тем более что обещанной легкой победы добиться не удалось и началось кровопролитное и упорное противостояние с достойным соперником, обладавшим высокой боевой моралью, часто восхищавшим своей изобретательностью, неприхотливостью и простотой. Свою жестокость на Восточном фронте солдаты вермахта часто рассматривали как ответную реакцию на жестокость своего противника, или как проявление патриотизма, или как месть за своих товарищей, или как проявление солдатского товарищества, как борьбу за жизнь своих товарищей, за солдатский коллектив. Вероятно, так оно чаще всего и было, поэтому вермахт следует считать более объектом развития, жертвой развития, а не частью нацистской идеологической машины. При этом не следует забывать о том, что давление тоталитарной системы испытывало не только общество, но и армия — во время войны нацистская военная юстиция приговорила к смерти около 15 тысяч солдат вермахта {507} 507 Messerschmidt M. German Military Law in the Second World War. In: Deist W. (Ed) The German Military in the Age of Total War. New-Hampshir, 1985. P. 335. .

Также при анализе ситуации на Восточном фронте следует учитывать, что все это происходило в суровых климатических условиях, в районах часто малонаселенных или вовсе пустынных, и чем дальше развивалась война на Восточном фронте, тем более тяжелыми и примитивными становились ее условия, что оказывало воздействие на солдат, способствовало «варваризации» войны {508} 508 См.: Bartov O. The Eastern Front, 1941–1945, German Troops and the Barbarization of Warfare. Oxford, 2001, passim. . В статье с характерным названием «Царили обычаи и правила, как в Тридцатилетнюю войну» немецкий историк Йоган Хюртен на материалах биографии генерала Готхарда Хайнрици описывал условия войны на Восточном фронте. По его мнению, сами эти условия своей примитивностью и суровостью порождали жестокость и бесчеловечность. Хайнрици, будучи старым кайзеровским офицером и прошедшим военную социализацию в Пруссии, воспитывался в глубоко консервативной среде. В 1914 г. он принимал участие в преследовании отступавших из Восточной Пруссии русских войск. Молодого офицера поразило безжалостное и бессмысленное разрушение русскими солдатами хозяйственных построек; это подтвердило в его глазах представление о «варварстве» русских. С 1942 г. Хайнрици командовал армией на центральном участке Восточного фронта. С фронта он писал жене, что непохороненный труп русского солдата служит ему ориентиром в ежеутренних прогулках по свежему воздуху. Хайнрици, консерватору и христианину, и в голову не приходило, что погибшего солдата все же следует похоронить… {509} 509 См.: Hürten J. Es herrschen Sitten und Gebräuche wie im 30-Jährigen Krieg. Das erste Jahr des deutsch-sowjetischen Krieges in Dokumenten des Generals Gotthard Heinrici // VfZ. 2000. H. 2. S. 358. Для Хайнрици и многих других немцев Россия оставалась страной с глубоко чуждой, отсталой, неевропейской культурой, чужим, неведомым миром, с обитателями которого нельзя обращаться, как с европейцами. Это отношение к «Востоку» со временем все более накладывалось на процесс нарастающей нацификации армии, который начался еще до войны; в тяжелейших условиях Восточного фронта вермахт превратился в армию Гитлера {510} 510 Bartov O. Hitler’s Army. P. VII. . Даже такой образованный и консервативный военный, как генерал Блюментритт, в 1941 г. писал: «История войн России показывает, что русский солдат чувствует и думает, как полуобразованный азиат». Генерал Эрих Гепнер, осужденный за участие в заговоре 20 июля 1944 г., писал в приказе по своей 4-й танковой группе (после захвата Минска преобразованной в 4-ю танковую армию): «Эта война должна привести к уничтожению современной России, и поэтому ее следует вести с неслыханной жестокостью, особенно не следует щадить носителей большевистской идеологии» {511} 511 Цит. по: Murray W. Betrachtungen zur deutsche Strategie im Zweiten Weltkrieg. In: Müller R.-D., Volkmann H.-E. (Hg) Die Wehrmacht. Mythos und Realität. München, 1999. S. 318. . Зимой 1941–1942 гг. вермахт, будучи не в состоянии реализовать до этого момента успешную стратегию блицкрига, вынужден был воспринять точку зрения Гитлера, что это идеологическая война, война не на жизнь, а на смерть, война, требующая полной внутренней мобилизации и фанатизма. Фанатизм, разумеется, призван был компенсировать отсутствие технического превосходства вооружений вермахта над вооружением Красной армии.

В одном немецком научном журнале были опубликованы итоги интервью, проведенные в 1978–1979 гг. среди 86 мужчин 55–65 лет из Гамбурга, которые были на фронте и в плену в СССР. Эти бывшие солдаты вермахта, прежде чем попасть на фронт, прошли все молодежные организации Третьего Рейха — по существу, их солдатская жизнь началась в ГЮ и РАД, то есть влияние нацистской идеологии на них было велико. Главным впечатлением от русских у них было: «добродушные и примитивные». Причем без оттенка презрения: во всех случаях тон был ровным; рассказы часто сопровождались воспоминаниями, свидетельствующими о симпатиях к русским. Бывшие солдаты высказывали мысль, что русский народ еще должен пройти школу цивилизации, поскольку он находится в средневековье. Один из информантов сказал, что русские не вызывали у него никаких отрицательных эмоций, просто их жизнь определялась ритмами природы, а жизнь немцев, как он тогда считал, — ритмами культуры. Многие информанты выражали удивление, что они вообще остались живы: ни малейшей надежды на спасение в русском плену у немцев, как правило, не было. Один из информантов вспоминал: «На фронте я постоянно твердил про себя, что девятый, последний патрон в своем пистолете я должен оставить для себя, поскольку русские пленных не берут» {512} 512 Lehmann A. Krieg — Urlaub — Gastarbeiter. Zur Erfahrung «des Ausländers» in der Lebensgeschichte von Hambui A er Arbeitern // Archiv für Sozialgeschichte. Bd. XXIV. 1984. S. 460–463. . Ожесточение боев было с самого начала очень большим; Манштейн писал: «В первые же дни боев нам пришлось познакомиться с теми методами, которыми велась война с советской стороны. Один из наших разведывательных дозоров, окруженных врагом, был потом найден нашими войсками. Он был вырезан и зверски искалечен… Советские солдаты поднимали руки, чтобы показать, что они сдаются в плен, а после того как наши пехотинцы подходили к ним, они вновь прибегали к оружию; или раненый симулировал смерть, а потом с тыла стрелял в наших солдат {513} 513 Манштейн Э. Утерянные победы. C. 190. .