Георгий Агабеков - Секретный террор Сталина. Исповедь резидента

Явившись в восточный сектор, Блюмкин рассказал, что он побывал в Бейруте, Дамаске, Яффе, Александрии и Каире, и показал фотографии, изображавшие его в Яффе с известными евреями и в Египте у пирамид. Однако на требования рассказать подробно о сделанной работе он от ответов уклонялся, ссылаясь на то, что уже сделал подробный доклад Трилиссеру.

Заметив, что я не особенно доверяю его рассказам, Блюмкин решил, что называется, подкупить меня. Он сказал, что Трилиссер поручил ему выбрать лучших сотрудников, если я согласен работать с ним, то он с удовольствием возьмет меня в Константинополь на должность своего заместителя. Я ответил, что никогда никуда не прошусь и что мое назначение зависит от Трилиссера. Через несколько дней Трилиссер сам повторил предложение в присутствии Блюмкина. Я заметил, что мне, как армянину, вряд ли удобно ехать в Турцию, и напомнил, что мне уже однажды было отказано в такой поездке. Трилиссер сказал, что подумает, но на следующий день опять вызвал меня и уже наедине сказал, что, детально ознакомившись с докладами Блюмкина и не особенно им доверяя, он просит меня поехать, чтобы прибрать к рукам всю работу, сделанную Блюмкиным на Востоке, а затем он Блюмкина отзовет и руководителем работы останусь я. Я дал согласие.

Совместно с Блюмкиным мы начали подбирать сотрудников. Прежде всего приняли некую Ирину Петровну, бывшую жену какого-то министра дальневосточного правительства, которая должна была ехать в Константинополь в качестве жены Блюмкина. По профессии она была художницей, и Блюмкин предполагал ее использовать для связи между Константинополем и арабскими странами. Затем с нами должен был ехать еврей-инженер, намеченный для работы в Палестине. Он собирался организовать автомобильный гараж и, пользуясь автомашинами, разъезжать по всей стране и организовывать агентуру. Наконец, из аппарата ОГПУ нам назначили для работы в Египте сотрудника Аксельрода.

В течение этого времени я часто бывал у Блюмкина, жившего в Денежном переулке на квартире у народного комиссара просвещения Луначарского. Заводя со мной беседы на политические темы, он старался выявить мое отношение к троцкизму. На этой почве мы однажды рассорились. Я в резкой форме осуждал троцкистов. На следующий день после ссоры Блюмкин пошел к Трилиссеру и заявил, что отказывается от моего сотрудничества, так как полагает, что я к нему приставлен в качестве политического комиссара. Разговор происходил при мне. Так как я со своей стороны тоже отказался сотрудничать с Блюмкиным, отставка моя была принята, и Трилиссер предложил мне ехать самостоятельно в Индию для организации резидентуры ОГПУ.

Это было в конце августа 1929 года. Блюмкин продолжал без меня вести приготовления к отъезду. Тем временем началась партийная чистка. В первую очередь подлежали проверке коммунисты ОГПУ и, в частности, уезжавшие в заграничную командировку. Многие из сотрудников иностранного отдела поговаривали о необходимости выступить против Блюмкина и требовать его исключения из партии как человека чуждого рабочей психологии. Блюмкин, конечно, слышал об этом и старался уклониться от чистки. Однако, два-три раза пропустив собрания, он все же был вынужден явиться. Очень хорошо помню этот день. В клуб ОГПУ явились на чистку почти все сотрудники иностранного отдела и многие сотрудники других отделов.

В президиуме сидят члены Центральной контрольной комиссии Сольц, Караваев и Филлер. К ним подсаживается Трилиссер. Вызывают Блюмкина. Блюмкин выходит на трибуну и рассказывает свою биографию. Несмотря на всегдашнюю самоуверенность, он явно смущен и часто запинается в речи. После него немедленно выступает Трилиссер и характеризует Блюмкина как одного из преданнейших партии и революции работников. Слушатели, растерянные выступлением Трилиссера, молчат. Комиссия выносит постановление: считать Блюмкина «проверенным».

Спустя несколько дней после чистки я ждал очереди в приемной Трилиссера, когда вдруг вошла сотрудница иностранного отдела Лиза Горская и обратилась с просьбой пропустить ее вне очереди. У нее небольшое, но важное и срочное дело. У Трилиссера она задержалась около часу. На следующий день сотрудник восточного отдела Минский, отозвав меня в сторону, сообщил, что Блюмкин арестован. Арест произвели ночью сотрудники оперативного отдела во главе с казначеем иностранного отдела Ключаревым. Причина ареста неизвестна.

За разъяснением я обратился к Горбу, помощнику Трилиссера, и тот рассказал следующее.

Блюмкин в Константинополе связался с Троцким. Троцкий пользовался этой связью для посылки писем своим приверженцам в СССР через секретную почту ОГПУ. Когда Блюмкин выехал в СССР, он поручил ему переговоры с Карлом Радеком и с другими троцкистами. Блюмкин это выполнил. Сожительствуя с сотрудницей иностранного отдела Горской, он рассказал ей о своих связях с Троцким, пытаясь завербовать и ее для работы на Троцкого. Горская сделала вид, что согласилась, но на следующий день донесла обо всем Трилиссеру. Ключарев затем мне рассказал, что он вместе с комиссарами из оперативного отдела в час ночи подъехал к квартире Блюмкина, который как раз в это время отъезжал на автомобиле вместе с Горской. Поняв, что приехали за ним, Блюмкин приказал шоферу гнать полным ходом. Из автомобиля ОГПУ было сделано несколько выстрелов вдогонку. Блюмкин велел шоферу остановиться, обернулся к Горской и сказал: «Лиза, это ты меня предала». Выйдя из автомобиля, он обратился к подоспевшим агентам ОГПУ: «Не стреляйте, товарищи, я сдаюсь».

Блюмкина препроводили во внутреннюю тюрьму ОГПУ, а дело его передали в секретный отдел. Дело его вел помощник начальника секретного отдела Агранов.

На следующий день после ареста Трилиссер передал мне дневник Блюмкина, найденный при обыске. Дневник начинался с 25-й страницы и содержал подробный отчет о финансовом и деловом положении резидентуры ОГПУ на Ближнем Востоке. По оставшимся нескольким строчкам можно было судить, что первая часть дневника была посвящена отношениям с Троцким. Дневник был адресован Трилиссеру. Видимо, Блюмкин успел раскаяться в измене Центральному Комитету партии и незадолго до ареста написал покаянный доклад.

Минский потом признался, что еще из Турции он доносил в Москву о деятельности Блюмкина, жившего совершенно неподобающим образом. До него регулярно доходили сведения, что Блюмкин, разъезжая на советских пароходах, ведет пропаганду среди команд в пользу Троцкого. Все эти доклады Минский посылал непосредственно на имя Трилиссера. Этим и объяснялись сомнения Трилиссера в Блюмкине в самый расцвет его славы. В Константинополе я получил сообщение, что Блюмкин расстрелян. Блюмкин был известен под кличкой Живой. Весть пришла в таком виде: «Живой – помер», а вслед за тем пришли и подробности. Как сотрудник ГПУ, Блюмкин был расстрелян без суда, по постановлению коллегии ОГПУ. На коллегии Ягода стоял за расстрел, Трилиссер – против, Менжинский колебался. Однако под давлением Политбюро, то есть Сталина, ЦК утвердил приговор и Блюмкина ликвидировали.