Георгий Агабеков - Секретный террор Сталина. Исповедь резидента

– А сколько это будет стоить? – спросил Трилиссер.

– Он просит на всю поездку две тысячи долларов, – ответил я.

– Ну, ладно, – со вздохом согласился Трилиссер, – пусть едет, только напишите ему, чтобы он не смел заезжать в Гамбург, а то у него там жена и он застрянет надолго.

– Давайте закончим пока, у меня сейчас заседание коллегии, – сказал Трилиссер, видя, что я собираюсь докладывать дальше.

Я, поспешно собрав бумаги, оставил кабинет.

После моего отъезда из Афганистана в 1926 году моим преемником был назначен Скижали Вейс, работавший до того в Ташкенте. Он поехал в Афганистан на должность атташе полпредства, под фамилией Шмидта. Помощником к нему был придан некто Очаковский, работавший до того в восточном отделе ОГПУ в Москве. Шмидт был моим преемником во всех отношениях: он не только принял всю агентуру, организованную мною, но так же, как я, продолжал борьбу с полпредом Старком. Борьба приняла при нем еще более резкий характер. Полпред Старк, не довольствуясь двумя женами, завел третью – жену шифровальщика полпредства Матвеева. На этой почве произошел скандал, закончившийся самоубийством первой жены Старка и выездом в Москву второй жены, Булановой, которая должна была к тому времени иметь ребенка от Старка. Старк остался в Кабуле благополучно проживать с третьей женой, Матвеевой. Склока дошла до того, что Москва послала в Кабул члена ЦКК Филлера для расследования дела. Филлер, разобрав склоку, постановил снять с работы Старка и Шмидта. Но Шмидт выехал в Москву, оставив своим заместителем Очаковского, а Старк продолжал сидеть в Кабуле.

Отъезд Шмидта произошел как раз в то время, когда в Кабуле ожидались грозные события. На юге Афганистана восставшие племена упорно стремились к Кабулу. Афганский эмир вынужден был бросить все войска в бой, чтобы задержать наступление. На севере Афганистана свирепствовал повстанческий вождь Бачаи-Сакао, отряды которого численно разрастались. Положение Амануллы-хана становилось крайне затруднительным.

Москва тем временем обсуждала принципиальные вопросы и не знала, что делать. Необходимо было выяснить, какова позиция Амануллы по отношению к СССР после его поездки по Европе, что из себя представляет восстание южных племен, кем оно поддерживается, наконец, каковы планы БачаиСакао, какова его политическая программа и настроения каких слоев афганского населения она отражает. Всех этих вопросов кабульская резидентура не могла осветить, так как сама сошла на нет после отъезда Шмидта и разрыва связи. Приходилось разрешать эти важные вопросы по имевшимся иностранным материалам, в частности по докладам английского посольства в Кабуле Форин Оффису… ОГПУ искало во всех афганских событиях прежде всего руку англичан. Было приказано изучить все служебные доклады английского посольства в Кабуле и выяснить по ним, предвидели ли англичане эти события и что заставляет их поддерживать повстанческое движение.

Я поднимаюсь на лифте на пятый этаж Наркоминдела в отдел Среднего Востока и вхожу в кабинет заведующего отделом Цукермана. Уже без четверти одиннадцать, а в одиннадцать часов назначено заседание у замнаркома Карахана по афганскому вопросу. С Цукерманом мы старые знакомые еще по Туркестану, где он был представителем Наркоминдела. ОГПУ к нему относится доброжелательно, ибо он охотно выполняет все наши просьбы. Сам же по себе Цукерман политически никакой ценности не имеет и лишь является техническим исполнителем распоряжений свыше.

У Цукермана же я застал его помощника Славуцкого, с которым мы тоже были старые друзья. В мою бытность в Персии Славуцкий был в Тегеране первым секретарем, а затем остался поверенным в делах. Персию ему пришлось покинуть из-за разыгравшейся склоки между ним и Юреневым (нынешним послом в Вене), и в Москву он вернулся с таким клеймом, что никто не хотел с ним работать. Пришлось его временно назначить в помощники всегда послушного Цукермана.

Спустя немного времени после моего прихода Цукерман позвонил и, узнав от секретарей Карахана, что он свободен, предложил идти к нему, и через несколько минут мы входим в кабинет Карахана.

Кто в Москве не знает Карахана? Кто не знает его автомобиля, еженощно ожидающего у Большого театра? Кто может себе представить его не в обществе балетных девиц, которые так вошли в моду в последнее время у кремлевских вождей, что даже «всероссийский батрак» Калинин обзавелся своей танцовщицей? Карахана, которого девицы считают «душкой», а «вожди» хорошим, но недалеким парнем? ОГПУ, имея в Наркоминделе ярого врага в лице Литвинова, поддерживало дружеские отношения с Караханом. «Враги моих врагов наши друзья» – таково было основание дружбы с Караханом, который, чувствуя себя бессильным перед третировавшим его Литвиновым, органически его ненавидит и ищет всяческих путей и союзников насолить ему. Однако, несмотря на несомненный талант Карахана к мелким интригам и подсиживаниям, его основное несчастье заключается в том, что он не то что глуп, а недостаточно умен и выдержан, и я уверен, что в скором будущем Литвинов использует один из его промахов, чтобы окончательно свести Карахана на нет. ОГПУ же на его промахи смотрит сквозь пальцы, не желая терять в его лице козыря в борьбе с Наркоминделом, в частности с возглавлявшим это учреждение Литвиновым.

Помню, в 1927 году во время советско-персидских переговоров в Москве по заключению торгового договора Карахан совершил следующую оплошность: я, будучи в Тегеране, получал все шифрованные телеграммы персидского посла Али Гули-хана о переговорах через свою агентуру и в свою очередь телеграфно сообщал их содержание в Москву, а та уже передавала их Карахану, чтобы он при ведении переговоров был в курсе политики персидского правительства.

Однажды источник № 33 срочно вызвал меня на свидание и передал телеграмму Али Гули-хана из Москвы, где последний сообщал, что на одном из заседаний Карахан упрекнул его в неуступчивости и привел текст инструкций тегеранского правительства, рекомендующего идти и на уступки. Али Гулихан просил срочно расследовать и выяснить, откуда большевикам известно о содержании шифрованной переписки персов. Я немедленно телеграфировал Трилиссеру об этом, указав, что легкомысленное отношение Карахана к нашей информации может грозить провалом нашей работы. В ответ мне прислали телеграмму, что данный случай был единичной оплошностью со стороны Карахана, которая не повторится. Они просили меня спокойно продолжать работу. К счастью для источника, премьер-министр поручил вести расследование ему же, и он безболезненно замял следы карахановской «оплошности».