Дэвид Хоффман - Шпион на миллиард долларов. История самой дерзкой операции американских спецслужб в Советском Союзе

Выскочив из “олдсмобиля”, Ховард побежал в свой офис в Санта-Фе, написал начальнику просьбу об увольнении и сел на автобус в аэропорт Альбукерке, назвавшись Дж. Престоном. Он вылетел в Тусон, штат Аризона. Там в номере мотеля он перекрасил волосы, но цвет ему не понравился, и он смыл краску {405}. Утром в воскресенье он поехал в аэропорт и купил билеты из Тусона в Сент-Луис, оттуда в Нью-Йорк, Лондон и Копенгаген. Самолет прибывал в Данию в понедельник утром. Ховард оплатил стоимость билетов — 1053 доллара — своей кредитной картой TWA, а затем вылетел в Хельсинки {406}.

Когда самолет Ховарда вылетал из Нью-Йорка, агенты ФБР постучали в дверь его дома в Санта-Фе. Это было днем в воскресенье, в 15.05. Специальные агенты только что получили из Техаса информацию о том, что ФБР допросило там Боша, друга Ховарда. Агенты посчитали, что Бош подтверждает обвинения: Ховард действительно передавал информацию советской разведке {407}.

Агенты ФБР спросили Мэри, где Ховард. Она ответила, что тот вышел на пробежку и вернется через полчаса {408}.

Но он не вернулся.

В понедельник был выписан федеральный ордер на арест Эдварда Ли Ховарда по обвинению в шпионаже {409}. Но он уже ускользнул от ФБР, и поймать его было невозможно. В понедельник Ховард связался с советскими властями уже из Хельсинки, а во вторник пересек границу — в багажнике машины. В 1986 году ему было предоставлено политическое убежище в СССР, и он стал первым в истории перебежчиком из ЦРУ.

В ходе расследования ФБР неоднократно допрашивало Мэри Ховард. Она постепенно рассказывала то, что ей было известно о поездках мужа в Вену и его контактах с советскими спецслужбами. Как свидетельствуют документы ФБР, Мэри “признала свою осведомленность и соучастие в шпионской деятельности Эда” и прошла два теста на полиграфе. С ее помощью ФБР откопало металлическую коробку, которую Ховард закопал в пустыне, нашло самодельного “Джека из коробочки” и узнало о счете в Цюрихе. В конце концов она “сообщила все, что могло быть полезно” ФБР. Ховард периодически звонил Мэри, потом она ездила к нему в Москву. Ее так и не привлекли к ответственности. А в 1996 году они развелись {410}.

В 1995 году Ховард опубликовал свои мемуары под названием Safe House (“Конспиративная квартира”). В них много обмана; в числе прочего он отрицал, что выдал Толкачева {411}.

Он умер в пятьдесят лет в Москве, 12 июля 2002 года, упав у себя на даче {412}.

Адольф Толкачев оказался именно в той безысходной ситуации, которой так боялся, — в руках КГБ. В тюрьме его допросили, и он признался в шпионаже, но твердо настаивал, что его семье ничего не известно. КГБ нашел массу компрометирующих материалов, в том числе пачки рублей, шпионские фотоаппараты Tropel , карты, наброски и графики встреч, полученные от ЦРУ, а также библиотечный формуляр, который ЦРУ подделало, чтобы скрыть следы деятельности Толкачева, и ручку с ампулой для суицида {413}.

Военный трибунал из трех судей судил Толкачева по обвинению в шпионаже и приговорил к смертной казни. Во время оглашения приговора Толкачев стоял и держался прямо. Он был в свободном спортивном пиджаке и рубашке с открытым воротом, очки лежали у него в нагрудном кармане. По бокам от него сидели два охранника.

“[Назовите] правильно вашу фамилию, имя, отчество”, — потребовал судья.

“Тол-ка-чев, — продиктовал тот четко, — Адольф Георгиевич”. Он сообщил свой возраст, место рождения и образование.

“Где вы работали до ареста и в какой должности?”

“До ареста я работал в НИИ радиостроения в должности ведущего конструктора”.

Судья зачитал вердикт: признать виновным в измене родине в форме шпионажа и подвергнуть высшей мере наказания — расстрелу.

Толкачев смотрел прямо перед собой, его лицо не выражало никаких эмоций. Два охранника встали и подхватили его за локти.

Позднее его ходатайство о помиловании было отклонено {414}.

После оглашения приговора Толкачеву разрешили прощальную встречу с сыном Олегом — пятнадцать минут в переполненном тюремном зале для свиданий. Все годы, что Толкачев занимался шпионажем, он больше всего волновался о сыне. Это был трудный момент для обоих. Олег столь же отрицательно относился к советской системе, как и его родители. Он знал, что его мать и отец читают запрещенные книги Солженицына. Но он никогда не спрашивал, откуда берутся западная музыка и чертежные перья. Он не знал, что его отец шпион.

Толкачев попросил у сына прощения. “Нет, нет, нет”, — ответил Олег, имея в виду — не нужно так говорить {415}.

Президент Рейган, которому перед инаугурацией Стэнсфилд Тернер доложил об агенте в Москве, теперь получил полное представление о том, как предали Толкачева. Президентский консультативный совет по внешней разведке изложил подробности в секретном отчете, который Рейган взял в Кэмп-Дэвид 26 сентября 1986 года. В докладе была резкая критика в адрес как ЦРУ, так и ФБР. ЦРУ отчитали за то, что управление не сообщило вовремя ФБР об угрозе национальной безопасности, которую мог представлять Ховард {416}. Консультативный совет собрался в Овальном кабинете 2 октября, чтобы доложить Рейгану о своей работе. В заметках с заседания глава администрации Белого дома Дональд Риган записал, что “всего за год” подготовки в ЦРУ Ховард “успел узнать более чем достаточно” {417}. Все это было теперь потеряно.

22 октября 1986 года советское агентство новостей ТАСС передало, что Толкачев казнен за “государственную измену в форме шпионажа” {418}.

Наташу тоже судили — на том основании, что она знала о шпионской деятельности Толкачева. Либин, ее бывший начальник и друг семьи, потом писал, что она ни в чем не признавалась — ее сдал информатор КГБ в тюрьме. Наташу приговорили к трем годам заключения. Первый год она провела в Потьме, в 390 километрах (по прямой) от Москвы, в лагере строгого режима, который была частью системы ГУЛага. На второй год ее перевели в исправительную колонию в Уфе, почти в полутора тысячах километрах от Москвы, где заключенные работали на кирпичном производстве. Там ее смог навестить Олег. После двух лет в колонии ее отпустили по общей амнистии, и она вернулась в Москву в 1987 году. Она не могла больше работать инженером и устроилась диспетчером котельной. Наташа жила независимо, читала, следила за бурной политической жизнью в горбачевскую эпоху. Она пошла в “Мемориал” — общественную организацию, созданную в эпоху гласности для сохранения памяти о людях, погибших во время сталинских репрессий, — и описала трагическую судьбу своих родителей, отметив, что оба были реабилитированы после смерти Сталина {419}.

В 1990 году у Наташи обнаружили рак яичников. Она написала в американское посольство, что очень больна и просит медицинской помощи. По словам Либина, помогавшего ей набросать это письмо, она сообщила, что была женой Адольфа Толкачева, который “работал на благо Америки и ради свободы в нашей стране много лет”. Либин вспоминал, что из посольства пришел ответ: к ним поступает очень много запросов и они не в состоянии помочь каждому. Там, очевидно, просто не поняли, кто она такая. ЦРУ узнало о ее обращении лишь много лет спустя {420}.