Александр Сладков - Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища

Но это я так, хорохорюсь. Порой накатывает хандра. Хочется видеть людей, одетых в гражданское платье. Надоели шинели. Я устал от квадратных, нарезанных в кубы сугробов, от гуталиново-сапожного запаха, которым пропитана вся наша казарма, устал от вида самолетов-памятников на нашем аэродроме. Мне хочется троллейбусов и трамваев! Я со слюнями внимаю рассказам о том, как сослуживцы оттягиваются в кафе и городских ресторанах. Не «принимают пищу», как рыбий жир принимают или пилюли. Едят! Как люди. Едва я завожу разговор об увольнении, сержантов начинает бить эпилепсия. Как будто я прошу отправить меня в Вашингтон. Выступить на радиостанции «Голос Америки».

Уже потом, спустя десятилетия, мне станет известно об одном разговоре. В кабинете замполита батальона однажды зазвонил телефон.

– Добрый день, это подполковник Сладков. Да-да, из Москвы. Академия Ленина.

– Здравия желаем!

– Вы ведь не хотите отрицательных показателей ни для себя лично, ни для батальона, ни для училища?

– Никак нет!

– У вас там есть курсант такой, Сладков. Есть же?

– Так точно! Второй батальон! Комбат полковник Митюхин!

– Постарайтесь, чтоб Сладков не выходил за пределы училища. Ни под каким предлогом!

– Как так?

– А его нужно всегда под учетом держать. Под охраной. И тогда у комбата все будет нормально, и у КВАПУ, и, надеюсь, у вас лично. Да и у меня тоже…

Руководство батальона свято исполняло заповедь моего папы. Четыре года. От звонка до звонка, ой, простите, от «а» до «я»!

Правда, все-таки я уже был в увольнении. Два раза. И это для меня неплохой результат. Один раз, на присягу, приезжала мама. И еще я как-то занял первое место в подтягивании на перекладине. Среди лишенных выхода в город. Таких, как и я. Не усмотрели мои командиры, допустили меня к состязаниям. Пришлось отпустить. На три часа.

Я еле успел махануть в город, счавкать, как голодный пес, тарелку уральских пельменей, глыкая, вымахать стакан водки, закусив черняшкой, и втолкнуться обратно в «шестерку», примчавшую меня «домой» на Увал.

Вот, собственно, все. Кваповцы могут засомневаться: «Он не бывал в Кургане! Свистит!» Ну да, действительно, я должен рассказать обо всех случаях моего посещения этого славного города. Пару раз был на кладбище. Состоял в похоронной команде. Не знаю, считать это увольнением или нет? А еще однажды мы впятером тащили рояль заместителю начальника КВАПУ Сорокину на седьмой этаж. По распоряжению его величества Штундера. Спасибо ему, целый день тащили. Представьте себе, новостройка, лестница узкая, как в замке Иф, в башне у Монте-Кристо. Заволокли, чуть не сдохли. И вот он, полковник Сорокин, вышел к нам. Отец родной. И молча выдал каждому по конфетке. Я глазам своим не поверил. Зачем? Взял бы и сказал просто: «Спасибо, мужики, вижу, заебались, как каторжники, но извините, у моей дочери скоро сольфеджио». Я б его понял. А так конфетка, на каждого. Вот ублюдок. Как ни хотелось есть, я ее все-таки выкинул.

А еще как-то Штундер нас с Фэном, простите, с курсантом Загородним, отправил в Курган за гирями. Ох нагулялись мы! С нагрузочкой! По четыре пуда на каждого. Мы приобрели гири в ЦУМе. На въезде в город. И куда? Естественно, сразу домой. Хотели погрузиться в такси, у шофера аж дар речи пропал. Только и успел он прошипеть: «Да она ж не поедет, ребята, с такой поклажей!» Пришлось волочь гири на автобусную остановку и добираться в «шестерке». Прибыли на Увал. Руки-ноги отваливаются. Мы ж не ломовые кони. Пробовали срезать путь, перебросить бесценный груз через забор, у кочегарки. Проходящий мимо капитан Попроцкий так кричал, что мы, опасаясь землетрясения, очень бодро просеменили до КПП. А это не ближний путь, скажу я вам. После этого «увольнения» руки у меня стали длиннее на полметра каждая. Не сгибая ног, целый месяц я спокойно доставал ладонями землю.

Есть еще один легальный способ побывать за забором. Называется он просто, по-народному, случка. В сельском хозяйстве этот термин означает спаривание. Овец, коров, лошадей. Кинологи спаривают сук и кобелей. У нас в КВАПУ на случках собирают вместе молодых дам и курсантов. Обращается, скажем, какой-нибудь ректорат какого-нибудь курганского института к командованию училища, так и так, приглашаем ваших к нам. Придумывают культурный повод и вперед. Посылают к девчатам наших чудо-богатырей. Зачем? Сбить казарменное либидо? Элементарными биомеханическими упражнениями? Наверное. Был и я на одной из таких вечеринок. Рассказываю. Однажды нам объявили: отправляемся на творческий вечер композитора Евгения Доги. Он пройдет в курганском швейном училище. И вот нашу пятьдесят пятую группу отправили в город. Построившись, мы долго стояли и мерзли у облезлого входа в швейное ПТУ. Сержант Ершов, проходя вдоль строя, вдруг остановился напротив и заглянул мне в глаза. Пытается прочесть мои мысли? Гипнотизирует? Внушает, чтобы я на первой минуте встречи не разделся догола и не принялся мастурбировать? «От этого Сладкова можно ожидать все что угодно!» Приказал подтянуть ремень. Я подтянул. Заставил застегнуть крючок. Застегнул. Наш контакт прервал хриплый женский голос из форточки:

– Товарищи курсанты! Заходите!

Нас завели в темную комнату. Патефон заиграл музыку Доги (он вообще в курсе, что в далеком Кургане в городском профтехучилище идет его творческий вечер?). Объявили: композиция «Мой ласковый и нежный зверь». Это про Штундера, подумал я. Клим, не оценив подарок начальства, непрерывно зудел под ухо: «Ну и нахуй нам эта хуйня…» Завели неказистых девушек. Минут сорок мы медленно танцевали. Их руки у нас на погонах. Наши на их впавших боках. До соития не дошло. Да и никогда ни у кого не доходило. В нас вселили надежду и позволили обменяться адресами и телефонами. Потом увезли. Решили не доводить до смертельного коитуса. В роту прибыли ночью. В казарме построили рядом с тумбочкой, у входа в рейхс, ой, простите, в ротную канцелярию. Цель достигнута. Либидо прошло. Ротный, майор Штундер, ходил меж наших рядов. Долго принюхивался. Потом заревел, как животное из киноленты «Миллион лет до нашей эры»:

– Не нужен нам никакой Дохха!!! Отбой!!

Судя по всему, единого мнения на методику эстетического воспитания будущих офицеров-политработников в КВАПУ еще не сформулировано. Как говорится, есть и сторонники, есть и противники этого аспекта познания мира. Штундер наверняка уверен – пускай лучше плац метут, чем музыку слушают!

Игорь Шураев (Рыжий) и Саня Загородний (Фэн) делают вид, что играют, хотя сами в Моцарте ни бельмеса!

Итак, случка со швеями закончена. После вопля Штундера «Разойдись» я наскоро вычертил уриновый вензель на стенке нашего ротного писсуара. Прошелестел в расположение. Закрутился в кроватно-шинельный кокон. Пару мгновений в голове билась мысль: «А мне он нужен, твой дохгхгхга, в таком варианте, чмо ты болотное». Рядом что-то примерно такое шипел Клим. На тело навалилась истома. Отбой, курсант Сладков… Отбой… Та-да-да, та-дадам! Тарадам-та…