Рудольф Риббентроп - Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Его описание необходимо немного дополнить. Фирма, в которую вступил отец, являлась, среди прочего, представителем фирмы «Хенкель» в Берлине. Эти фирмы-представители, кстати сказать, были самостоятельными коммерсантами. Их владельцы имели наилучшие отношения с клиентурой, так что их отношения с фирмой, которую они представляли, были вполне взаимными. Только после Второй мировой войны организацией сбыта занялись наемные работники. Эти фирмы-представители представляли не только фирму «Хенкель», но и самые различные иные предприятия их отрасли. Так что владельцы являлись независимыми от представляемых фирм коммерсантами. Лишь из-за клеветы на отца — я уже цитировал Геббельса в этом отношении — следует зафиксировать: отец в то время никоим образом не зависел от своего тестя!

Однако вернемся к коммерческой карьере отца. Он хотел, как уже говорилось, использовать свой зарубежный опыт, создав свое собственное импортно-экспортное предприятие. Отправным пунктом явилась рекомендация, данная ему дедушкой Хенкелем для поездки в Реймс. В Первую мировую войну дедушка Хенкель помог одному французскому деловому партнеру, которого знал через его винные погреба в Реймсе, когда тот, попав под подозрение в шпионаже, оказался в серьезных затруднениях с немецкими оккупационными властями. Дедушка Хенкель за него поручился, поэтому в Реймсе ему были рады.

Отцу сразу же удалось получить представительство в Германии одного из самых значительных французских домов шампанских вин в те времена, а именно фирмы «Поммери». Между отцом и семьей Полиньяк, владельцами дома, возникла многолетняя дружба. Маркиз де Полиньяк помог мне найти в Париже адвоката, когда я находился в очень неприятном для меня французском плену. Отец, со своей стороны, успешно вступился за одного члена семьи, когда у того из-за незарегистрированного охотничьего ружья возникли проблемы с немецкими оккупационными властями.

Чуть позднее отцу удалось стать и единственным представителем в Германии знаменитой английской фирмы «Джонни Уокер». Также и сэр Александр Уокер, владелец фирмы, не раздумывая предоставивший моей матери и мне безвозмездно средства для оплаты французского адвоката, который должен был блюсти мои права пленного против французской юстиции, сохранил верность нашей семье и после войны. Быстро последовал целый ряд других известных иностранных марок спиртного, доверивших фирме отца свое представительство в Германии, так что вскоре он смог назвать ее «Импегрома», что означало «Импорт и экспорт великих марок».

В англосаксонских странах диффамация политических противников имеет намного более долгую традицию, чем у нас. Там в этой области, что характерно для всех опытных специалистов, действуют очень тонко и изощренно. Во время королевского кризиса в 1936 году, например одна английская газета, представлявшая позицию Эдуарда VIII, опубликовала фотографию его брата, герцога Йоркского, убегавшего от журналистов и сфотографированного в тот момент, когда он с развевающимися полами пальто исчезал в дверях своего дома. Это фото снабдили заголовком: «The Duke of York in hurry!» (Герцог Йоркский спешит!). Так как герцог Йоркский в случае отречения короля становился наследником, фотография и подпись к ней производили впечатление, будто герцог Йоркский торопится стать королем. Это высказывание восходит к Бенжамину Дизраэли, атаковавшему своего внутриполитического противника, пожилого премьер-министра Уильяма Юарта Гладстона фразой «an old man in a hurry» («старик торопится»), приписав тому, что, будучи человеком в возрасте, он хотел бы быстро, и притом опрометчиво, свершить историческое деяние. Насколько я знаю, речь тогда шла о «Homebill» («гомруле» (самоуправлении)) для Ирландии. Английские газеты, выступавшие против усилий отца достичь германо-английского сотрудничества, нашли ему определение «the Champagne selling Diplomat» («дипломат — продавец шампанского»). Это определение переняли и некоторые заинтересованные круги в Германии, и оно с тех пор входит в стандартный репертуар уничижительных формулировок, затрагивающих отца. Подобные вещи из времени до большой политической карьеры всегда хорошо подходят для дешевых выпадов. Их преимущественно выделяют у тех, кто не проделал гладкого карьерного пути, лучше всего через партийный пост или государственную должность. Однако странным образом задевает, когда люди — в Германии ли или за границей, — считающие себя убежденными демократами, полагают, что должны насмехаться над коммерческой деятельностью моего отца. Было бы забавно с этой точки зрения рассмотреть происхождение и карьеру наших немецких министров, среди которых несколько лет назад находился обласканный средствами массовой информации министр иностранных дел, не бывший в состоянии, кроме лицензии таксиста, предъявить свидетельства ни о академическом, ни о профессиональном образовании. Отец пребывал, имея в виду попытку унизить его из-за отрасли, в которой он работал со своей фирмой, в наилучшем обществе. Штреземан подвергался нападкам политических противников из-за того, что написал диссертацию о значении производства бутылочного пива в Берлине [443].

Иоахима фон Риббентропа можно назвать успешным коммерсантом. Его коммерческие успехи позволили моим родителям жить, по тогдашним меркам, на широкую ногу. Адвокат моего дедушки Хенкеля, в качестве юридического консультанта сопровождавший дедушку на всем его пути предпринимателя, как-то сказал нам, что отец был одним из немногих, кто сразу же понял инфляцию 1920-х годов. В эти годы он нашел, исходя из своей коммерческой деятельности, круг друзей и знакомых, бывший предпосылкой для его прихода позднее в политику. Его деловые партнеры в Англии и во Франции принадлежали к кругам, из которых рекрутировались ведущие персоны в политической области. Благодаря этому в распоряжении имелись связи отца в Англии и Франции, которые он смог привнести в немецкую политику. Но и в Берлине, благодаря его личности, двери для него были открыты. В этом месте я должен коснуться еще одного клеветнического и порочащего утверждения об отце и его положении в Берлине в 1920-х годах. Так, говорится, что он дважды «провалился», баллотируясь в политически важный тогда «Унион-клуб», то есть его туда не приняли. Согласно свидетельству господина фон Болье, многолетнего секретаря клуба, отец уже 10 августа 1928 года по решению приемной комиссии стал членом «Унион-клуба» [444].

При том интересе к политике, который отец унаследовал от дедушки, — например он уже во время Первой мировой войны писал из Турции статьи для очень известной тогда «Фоссише цайтунг» в Берлине — отец нашел подход к персонам из мира политики, и притом как на немецкой стороне, так и среди аккредитованного в Берлине дипломатического корпуса. Политически он был близок к Штреземану, с которым также был знаком. Я еще помню, и притом в связи с приветствием «Добрый день!», которое мы, дети, должны были учтиво произносить, — что мы очень неохотно делали, — целый ряд иностранных дипломатов, в свою очередь, с нами, детьми, обращавшихся крайне любезно: так, среди прочих, британского посла Эдгара Винсента д’Абернона, бразильского посла Кинтану и французского посла Пьера де Маржери. Опять-таки следует констатировать, что как раз эти связи с политическими кругами явились причиной того, что в 1933 году Гитлер попросил отца прозондировать западную заграницу на предмет целей своей внешней политики.