Валерий Киселев - Терская крепость. Реквием Двести сорок пятому полку

Первый раненый, когда стояли у Терского хребта. Комбат нам, медикам, приказал: «Стойте, ждите своего часа!» Развернули свой «киоск», и Андрей Макин получил по рации вызов: «Есть раненый!» Осколочное минометное в голову… Привезли этого солдата – осколок торчал в голове. Парень был в сознании, реагировал. Мы этот осколок не трогали: не дай бог возникнет кровотечение, которое мы не сможем остановить. Смерила ему давление, сделали укол промедола, забинтовали голову. Страха перед видом крови не было – крови я не боялась… Спустили раненого с горы на равнину. Запустили дым – за раненым вертолет должен был прилететь. Пока мы им занимались, к нам Игорь Гребенчук, командир гранатометного взвода, привез еще одного, раненного в ногу. Ничего страшного – жгут наложили. Этот раненый был контрактник, какой-то нервный, и первое, что спросил, будет ли он получать какие-то деньги за это ранение.

Вертолет был полностью загружен, и этих раненых мы на «мотолыге» отвезли в медроту. Я парня с осколком в голове накрыла своим бушлатом, и он улетел в госпиталь, в Моздок, и бушлат мой не вернулся. В марте 2000 года, когда я вернулась в полк в Мулино, этот солдатик, с осколочным ранением головы, меня встретил на крыльце у штаба и напомнил о себе.

Вечером, когда отправили раненых, Андрюша Макин меня спрашивает: «Оль, ты хоть слышала, что пули свистели вокруг?» – «Нет! Даже не замечала». А я была даже без каски…

«Перемешались запахи пота, пороха, крови…»

Александр Кованов, наводчик-оператор АГС, гвардии рядовой:

– В тот день с утра на Рубежное сначала пошли разведчики. Они проехали на БТР мимо нас, все пулеметными лентами перепоясанные, как Рэмбо.

Я должен был ехать с командиром нашего гранатометного взвода, капитаном Гринченко, на броне, но перед началом движения он подошел ко мне и приказал: «Берешь АГС и замыкаешь колонну. Найди проволоку, привяжи АГС покрепче к броне». Нашел я проволоку, привязал. Теперь я думаю, что этим своим приказом он, может быть, спас мне жизнь…

В колонне кроме нашего взвода шли машины взвода связи и медвзвода. Капитан Гринченко был на броне впереди колонны, а я на последней БМП. Когда по нам начали стрелять из Рубежного, сначала никто ничего не понял – откуда ведется огонь? Потом поняли, что с водонапорной башни стреляет снайпер. Я туда из АГС пару гранат закинул. Рядом работал наш танк, минометчики быстро развернулись и открыли беглый огонь, командир их бегал, орал. Сначала все мы немного растерялись. Стреляли по нам из села густо, в том числе из гранатометов, – загорелась машина минометчиков. Я, когда по нам начали стрелять, залез в БМП, открыл люк, посмотреть, что творится, – над головой пули свистят. Машины нашей колонны стоят, стволы пушек БМП направлены на противника. Пытались мы стрелять из пушки БМП – ее заклинило.

Слышал приказ комбата отъехать всей колонне от села. Очень быстро подлетели нам на помощь наши вертолеты – их вызвал командир полка. А то бы нас всех тут замочили. Развернулись, поехали назад. Только я вышел из машины, еще хватился, что кепку где-то потерял, как подлетает к нам «бэха», почему-то очень много дыма было от нее, хотя не горела. Останавливается, развернулась, я подбежал, открылись дверцы десантного отсека, гляжу – знакомые берцы капитана Гринченко, и сам он лежит в луже крови. Я обомлел, растерялся, был в шоке: перемешались запахи пота, пороха, крови… Запомнил этот запах на всю жизнь. Понял, что он был ранен снайпером. Капитан Гринченко единственный из нас был в бронежилете, и пуля попала ему в бок, между бронепластин. Вытащили его из БМП, он еще дышал, даже вставать пытался, я ему сказал: «Товарищ капитан, лежите», он меня за руку взял, крепко-крепко, – «Все будет нормально, товарищ капитан», его перевязали, посадили в МТЛБ и увезли в медбат. Через день я узнал, что он умер…

«Сделали все возможное…»

Эдуард Дроздов, врач медицинского взвода медроты полка, старший лейтенант медицинской службы:

– В то время когда произошел бой у Рубежного, медрота была свернута и начала перемещение, но тут поступила информация, что везут раненого, мы срочно оставляем одну «апэшку» (АП-2, автоперевязочная. – Авт .), выгружаем из нее все, что может помешать, и готовим для оказания помощи, остальная техника уезжает.

Привезли капитана Гринченко с проникающим ранением в грудную клетку. Ранение очень серьезное, был и гемоторакс, и пневмоторакс. По всей видимости, был поврежден достаточно крупный сосуд в легких, кровопотеря была немалой. Андрей был еще в сознании. Сделали все возможное, Сергей Савенков всем занимался: поставил дренажную трубку в плевральную полость, повязку. Достаточно быстро прилетела вертушка, Гринченко эвакуировали, не помню – в Моздок или Владикавказ.

В госпитале недолго он пожил, пришла информация, что умер наш офицер. С Андреем Гринченко мне удалось познакомиться еще в ППД, запомнился он веселым, бодрым, задорным. Хороший был человек…

Сергей Булавинцев:

– Есть такое выражение: на войну не просись, а посылают – не отказывайся. Андрей Гринченко, когда батальон грузился в эшелон, лечился в госпитале, прибежал в гражданской одежде, упросил меня взять с собой. Я пришел к командиру полка: «Гринченко просится ехать с нами, давайте возьмем…» «Берите на любую должность, – говорит, – пусть и не на капитанскую. Едут семь человек, с которыми мы были вместе в Чечне. Если я не поеду, как я им буду смотреть в глаза!?» Так мы его и взяли.

Я потерял убитым всего одного офицера за год… Этим офицером и был Гринченко.

Виталий Заврайский, командир 4-й мотострелковой роты, гвардии старший лейтенант:

– Андрей Гринченко, командир гранатометного взвода, был мой названый брат. Для всего батальона это была большая потеря боевого товарища. Я с ним разговаривал перед боем и заметил, что мысли у него были какие-то непонятные, а он, оказывается, все предстоящее чувствовал.

Владимир Пономарев, старшина 4-й мотострелковой роты, старший прапорщик:

– За день до смерти он пришел ко мне с бутылочкой, выпили по сто граммов, посидели. Здоровый был, квадратный, мощный, веселый мужик…

Александр Кованов, наводчик-оператор АГС:

– Это была большая потеря для нас, а для меня потрясение, потому что я с ним был все эти дни. У него это была вторая кампания. Помню разговор офицеров, что кто второй раз едет в Чечню – домой не возвращается, капитан Гринченко ответил: «Все это ерунда, если погибнем, значит – судьба такая». Капитан Гринченко был боевой, настоящий офицер. Очень требовательный, аккуратный. Он всегда следил, чтобы во взводе все было – сигареты, хлеб, дух наш поддерживал. Я – кроме основных своих обязанностей – был истопником в его палатке, поэтому хорошо его узнал за эти первые дни войны.