Михаил Скобелев - Стою за правду и за армию!

Затем мы направились в городской сад. Все нежные растения юга можно было найти здесь: колоссальные тополи, лавры, померанцы, кипарисы, мирты, платаны и масса ароматичных цветов… Сад спускался террасами к ручью. Посреди него устроена была красивая ротонда с рестораном, несколько беседок, фонтанов и разных украшений. Словом, устройство совершенно европейское. Гуляющих было очень мало, и преимущественно иностранцы. Отдохнув здесь и полюбовавшись красивым видом, мы направились осматривать Золотой Рог, исходили еще несколько верст, и уже поздно вечером, нагулявшись вдоволь и налюбовавшись видами Стамбула, мы, усталые и проголодавшиеся, вернулись в свою гостиницу.

Войдя в залу, мы застали там Скобелева, который беседовал с первым драгоманом [238]русского посольства, господином Ону [239]. Разговор у них был очень оживленный, и кажется, о политике. Не мешая им, мы прошли в столовую и занялись чаепитием. Часов около одиннадцати Скобелев явился к нам в самом веселом настроении.

– Ну, господа, давайте ужинать! А знаете, – продолжал он, усаживаясь, – я совсем другими представлял себе турок! Право, они высматривают молодцами! Прекрасно одеты, опрятны, в высшей степени любезны, расторопны… Нас приняли так мило, радушно… Я очень ими доволен!

– Да что, ваше превосходительство, вы нас не взяли с собой посмотреть на этих опрятных и любезных османов? – обиженным тоном обратился я к генералу. – Вы там веселились, а мы скучали!

– Вот еще чего захотели – вас брать! – усмехнулся Скобелев. – Тогда бы мы ничего и не увидели: султан и его придворные, наверное, разбежались бы, если бы увидели перед собою такой зверинец! Да, кстати, Дукмасов, вы тут бездельничаете – я вам нашел работу: сейчас после ужина садитесь на коня и поезжайте в Сан-Стефано. Отвезете начальнику штаба (Гродекову) очень важную бумагу.

«Вот тебе и раз, – подумал я, – это в двенадцать-то часов ночи, в такую темень, лупить по незнакомому городу и неизвестной дороге в Сан-Стефано! Удовольствия мало!» И свое горе я начал запивать лафитом. После ужина Михаил Дмитриевич позвал меня к себе в кабинет и передал бумаги.

– Поезжайте сейчас – важное дело!

– Ваше превосходительство, позвольте мне выехать завтра пораньше. Ведь все равно я теперь буду блудить по Константинополю, не зная дороги, и до рассвета не попаду в Сан-Стефано. Наконец, начальник штаба теперь спит и ничего не сделает.

– Ну, пожалуй, – сказал генерал, – только смотрите, завтра пораньше! Ну, убирайтесь, я спать хочу!

На следующий день, в четыре часа утра, я сидел уже на коне и рысцой путешествовал по безлюдным улицам Константинополя. Спустившись с горы, я переехал по мосту через Золотой Рог и очутился в чисто турецкой части города – в Стамбуле. Не зная дороги, я решил держаться ближе к Мраморному морю. Улицы были узкие, кривые, дома большей частью деревянные и ветхие, в два и редко в три этажа. Попадавшиеся мне навстречу турки останавливались и с удивлением и любопытством смотрели на русского офицера, который в такой ранний час забрался в самый центр турецкого населения. В конце одной из улиц я увидел громадное здание и большие своды. «Ага, вероятно, это та знаменитая стена, – решил я про себя, – которая окружала в старину Царьград и защищала его от вторжения варваров. А эта арка принадлежит, должно быть, историческому Семибашенному замку, куда рассерженные султаны сажали послов европейских держав!»

Под аркой стоял турецкий часовой с ружьем и. прислонившись к стене, сладко спал. Я проехал как раз мимо него, лошадь моя даже фыркнула, но часовой не проснулся. Проехав под аркой, я очутился на большой квадратной площади, которая со всех сторон была окружена сплошным трехэтажным зданием под одной крышей. Площадь была вымощена плитами и совершенно пуста. Напротив виднелась тоже арка.

– Черт возьми! Уж не забрался ли я в султанский сераль [240]– он, кажется, где-то в этом месте.

Я направил коня дальше и въехал во вторую арку. За нею оказалась вторая площадь, поменьше первой, тоже совершенно пустая. С правой и с левой стороны этой площади виднелись снова две небольшие арки. «Куда же ехать? – размышлял я, – как бы ни попасться каким-нибудь фанатикам. Зарежут, канальи, как собаку». Но только что я повернул коня вправо, как услышал позади себя страшный крик. Оглянувшись, я увидел человек десять турок, которые бежали ко мне и, размахивая руками, что-то неистово кричали.

– Вам чего, черти? – обратился я к ним, останавливая коня. Вместо ответа они окружили меня со всех сторон, схватили под уздцы мою лошадь и все вместе что-то загалдели.

– Не сметь трогать лошадь! – закричал я на них и крутым поворотом освободил коня из их рук.

Они подались назад, но, видимо рассерженные, стали орать еще неистовее, жестикулируя сильно руками. Не понимая ни слова по-турецки, я, тем не менее, из чувства самосохранения внушительно погрозил им своею солидною плетью и несколько раз произнес название «Сан-Стефано», показывая рукой по направлениям этого пункта.

Угроза, очевидно, подействовала, потому что они видимо присмирели и более спокойным и вежливым тоном начали объяснять пантомимами, что я должен ехать назад. Я сообразил, что, вероятно, заехал не туда, куда следует, и, поворотив коня, шагом направился обратно, сопровождаемый всей пешей ватагой турок. Два из них побежали вперед, в здание, и скоро из последнего вышел еще какой-то турок, знавший немного русский язык (вроде того, как в наших южных городах говорят по-русски разные восточные люди – разносчики апельсинов, лимонов и проч.). Он объяснил, что я заехал в какой-то гарем, но в какой именно – я так и не мог разобрать.

«Славная штука! – подумал я, – зачем только они меня остановили! Там бы я согласился подольше остаться. Бумаги Скобелева подождали бы! Хорошо, что не поехал ночью, как приказывал Скобелев – эти господа не поцеремонились бы со мною тогда!» Турки проводили меня до первой арки, где стоял часовой. Последний от их крикливого разговора проснулся и с удивлением смотрел на меня. При проезде мимо него он предусмотрительно отдал мне ружьем честь. Раскланявшись с турками, которые объяснили мне дорогу, я крупной рысью направился мимо Семибашенного замка в Сан-Стефано и в шесть часов был уже с докладом у полковника Гродекова.

На следующий день к обеду приехал Скобелев и привез нам приятную новость: всем офицерам, которых Скобелев представил к Георгиевским крестам за Иметлийское дело, Государь император, по ходатайству Главнокомандующего, утвердил эти награды. Известие это было действительно радостное. Нужно быть самому офицером, самому участвовать в военных действиях, чтобы понять то чувство, которое испытывает каждый, ожидая этой высшей воинской награды – награды за личную храбрость, за мужество и отвагу. «Теперь никто не посмеет меня назвать трусом, никто не скажет, что я бесполезно служил родной земле и ее властелину». Мысль о белом крестике уже давно не давала мне покоя, хотя я далеко не честолюбив и любил военное дело не из-за отличий и карьеры.